Вячеслав Софронов - Путь диких гусей

— Мы пришли, чтоб прогнать вашего хана, который не по праву управляет вами. Наш хан Кучум законный наследник…

— Законный, говоришь?! — закричал Иркебай. Сабанак уже не рад был, что ввязался в спор с ним, понимая, что в любой момент может быть убит.

— Значит, нами не тот хан правил? А нам так вот все равно, кто нами правит, если он соблюдает законы наших предков и не мешает нам жить. Мы выбрали Едигира, и он наш хан! А ваш есть и останется навсегда чужаком для всех, запомни это.

— Предки нашего хана правили этой страной… — не повышая голоса, робко защищался Сабанак.

— Да насрать мне на его предков! Все уже давно о них забыли и вспоминать не желают. Завтра найдется еще кто-то, явится на нашу землю и захочет править нами. Нам решать, кто будет нашим ханом. Мы вольные люди, и захотим выгнать своего хана — выгоним. Захотим пригласить другого — пригласим! Понятно?!

— А белому царю вы тоже сами решили дань платить?

— Уж никак не по вашей из Бухары подсказке. Мы слабый народ, и нам нужны сильные друзья.

— Нашли друга, — фыркнул Сабанак, — да он вас проглотит и не заметит.

— А мы костлявые, нами и подавиться можно. Ты верно, уже понял это, — засмеялся Иркебай, — но больше я с тобой спорить не желаю. Давайте, хозяева, кормите нас, — потребовал он.

— Все давно готово, — недовольно проворчала старуха и шикнула на девушек, чтоб они вышли из землянки и не мешали мужчинам обедать.

Ночевал Сабанак в той же самой землянке вместе с воинами, захватившими его в плен. Хозяева ушли к соседям, оставив их одних.

На другой день выступили затемно, и Сабанаку разрешили сесть верхом на коня, предварительно связав ему руки за спиной. Затем было еще два ночлега в таких же, похожих одно на другое, поселениях. И Сабанак с горечью думал, что уже, верно, никогда не вернуться ему к своим землякам, не услышать шуток добродушного и грубоватого Алтаная, не ощутить на своем лице нежных пальчиков Биби-Чамал. От таких мыслей щемило сердце, иногда казалось, что лучше бы выхватить на привале кинжал у одного из охранников и заколоть себя, но… иное чувство — интереса и любопытства к народу, с которым он совсем недавно воевал, просыпалось в юноше и не позволяло решиться на крайность.

Через три дня Сабанак понял, что они достигли конечной цели своего путешествия. Навстречу им вышли около сотни вооруженных воинов, и, сопровождаемые ими, они въехали в лагерь, где почти не видно было женщин и детей. Зато стояло множество шалашей, шатров, свежая земля указывала на то, что недавно была вырыта землянка в большом холме, возвышающемся посреди лагеря. Горели большие костры, на которых в медных котлах варились огромные куски мяса. Где-то возле леса раздавался перестук молотков, верно, кузнецы ковали новое оружие. Возле опушки гарцевали на конях молодые всадники в нарядных доспехах, стараясь достать друг друга саблями под одобрительные крики пожилых бородатых воинов.

Юноша попытался прикинуть, сколько же людей находилось в лагере сибирцев, и понял, что их никак не меньше пяти, а то и семи сотен.

"Когда же они успели собрать такое войско? — поразился он. — А ударь они сейчас на Кашлык, и нашим воинам несдобровать. Правда, драться за свою жизнь они будут, как волки, но эти-то на своей земле и могут обложить городок со всех сторон и тем самым обречь их всех на голодную смерть…"

Его мысли были прерваны появлением на вершине холма высокого воина в богатой шубе, наброшенной на плечи, в собольей шапке на гордо поднятой голове. Даже издали Сабанак узнал в нем того пленника, много дней назад привезенного Кучумом с той стороны реки. Неуловимая перемена произошла в хане Едигире: он слегка сутулился, и широкие брови его были сведены к переносью, на щеках залегли глубокие морщины, и само лицо стало как-то темнее, сумрачнее.

Иркебай, увидев Едигира, торопливо заспешил к нему, скользя по мерзлой, накатанной множеством ног земле. Взобравшись на холм, поклонился сибирскому хану и начал что-то говорить, время от времени показывая рукой вниз на Сабанака. Выслушав его, Едигир отдал короткое приказание одному из воинов охраны, и тот, сбежав вниз, подтолкнул пленника в сторону хана, поясняя свои действия:

— Иди быстрее. Сам хан желает тебя видеть. Но Сабанак и без него догадался, что требуют его, и поднялся на вершину, подошел к группе людей. Едигир внимательно оглядел его с ног до головы и, чуть помолчав, обратился к Иркебаю.

— Говоришь, что племянник самого башлыка?

— Так он сказал.

— Как доказать можешь? — последовал вопрос уже к пленнику.

— Да никак… — пожал он плечами. — Хочешь, так у него самого спроси.

— В уме тебе не откажешь. А сколько человек осталось у твоего хана?

— Не знаю… не считал…

— Так, так… — Нехорошая усмешка скользнула по губам Едигира. — Значит, считать тебя не научили, а пора бы. Надолго в наши края пришли?

— Как поживется, — столь же неопределенно ответил Сабанак.

— А я вот думаю, что тебе жить осталось совсем недолго. Вздернуть его на первой осине прямо сейчас, — обратился он к охране.

Два здоровенных мужика кинулись к юноше и потащили с холма к лесной опушке, зловеще улыбаясь друг другу.

"Так что же это?! Неужели конец? — пронеслось в голове у него. И хотя с того самого момента, как он оказался в плену, нехорошие мысли о смерти не покидали Сабанака, но надежда, пусть и слабая, теплилась и жила. Надо что-то делать! Бежать? Но как? Перейти на службу к сибирцам? Но мне и этого не предложили…"

Его уже дотащили до ближайших деревьев, и один из палачей полез на дерево с волосяной веревкой в руке. Тонкие заледеневшие ветки обламывались, и тот никак не мог забраться на дерево. Тогда он попробовал перебросить веревку через ближайший сук, но и это у него не получилось. Второй бросился помогать ему, и Сабанак, оставшийся на время один, повел глазами вокруг себя, надеясь, что можно попробовать удрать в лес.

И тут его взгляд скользнул по вершине холма, откуда Едигир наблюдал за казнью. Неожиданно он увидел, что рядом с ханом стоит девушка или женщина, издали не видно было ее лица, и взволнованно жестикулирует руками, что-то объясняя тому.

Наконец веревку зацепили за толстенный сук и набросили петлю на шею Сабанака. Он поднял глаза вверх, к затянутому тяжелыми снеговыми облаками небу, набрал в грудь побольше воздуха и закрыл глаза…

— Ну что? Тянем? — услышал он голос одного из палачей.

— Давай… — отозвался другой.

И тут с холма раздался чей-то крик:

— Подождите! Привести его сюда!

Сабанак решил, что это ему показалось, но с него торопливо сняли веревку, правда, оставив ее перекинутой через сук, и повели обратно. Сабанак шел, не чувствуя ватных ног, словно в сапоги насыпали песку или наложили камней. Все плыло перед глазами, и он едва взобрался на холм, как силы оставили его, и уже сквозь пелену беспамятства смутно разобрал слова хана: