Вячеслав Софронов - Хан с лицом странника

— Сокола загубили. Гусь его на дно утащил.

— Вай-вай-вай! Худо дело. Хороший сокол был. Жалко будет. Старики рассказывали, что бывает такое, но сам ни разу не видел. Где они? Достали?

— Не надо доставать. Зачем? — проговорив это, Кучум пришпорил коня и, не обращая внимания на хлещущие по лицу ветви, низко пригнувшись, поскакал следом за скрывшейся из вида Анной.

Уже стемнело, когда все съехались на широком лугу возле вершины холма, Решили не возвращаться в городок, а заночевать прямо на берегу Иртыша под сухими разлапистыми талами. Нукеры быстро ощипали несколько добытых уток и, выпотрошив их, занялись приготовлением ужина. Анна помогала им и ни слова не проронила с тех пор, как они отъехали от озера. Халик же, наоборот, казался веселым, но потому, как он с опаской поглядывал на Кучума, можно было догадаться, что на душе и у него совсем не спокойно.

Недалеко от берега вздымался песчаный холм, похожий на шапку оброненную великаном. Несколько могучих сосен возвышались наверху, вцепившись корнями в его макушку. Кучум беспокойно вглядывался в их кроны и ему казалось, что кто-то наблюдает за ними, прячась меж толстых стволов.

Тураш заметил как Кучум всматривается в очертания холма и осторожно спросил:

— Хан знает, что это за место?

— Говорили люди, будто Абалак-гора зовется.

— Правильно говорили. Абалак и есть.

— Значит, сов здесь много водится?

— Точно, много здесь сов. Вот как стемнеет, так и начнут летать, рыскать вокруг. Если хан хочет, то может узнать историю о людях, что здесь раньше жили.

— Расскажи, — безучастно отозвался Кучум, думая о своем.

— Давно это было, — неторопливо начал свой рассказ Тураш, устраиваясь поудобнее и подобрав под себя ноги. — Иртыш тогда был широкий, широкий, что только очень сильная птица могла перелететь на ту сторону. На берегу его жил древний народ, который и по небу летал, и по воде пешком ходил. Потому и не могли их враги одолеть, пусть даже на каждого воина сто человек нападает, а они с неба всех разили огненными стрелами и лодки их топили. Все звери и рыбы подчинялись тому народу. Каждый год кто мясо, кто молоко, а кто шкуры теплые приносил. Только мыши, что под землей жили, не подчинялись им.

Пришла как-то осень и звери дань свою им понесли. Их Главный Человек на вершине горы сидит и дары принимает, счет ведет. Глядь, а одна шкура с дыркой! Другая подпорченная. Орехи в решете кто-то пощелкал, одни скорлупки лежат. Возмутился Человек, спрашивает Старшего Соболя: "Отчего нынче столько шкур попорчено да подрано? Кто орехи кедровые пощелкал? Жир выпил? Или ты решил посмеяться надо мной?" — Отвечает Старший Соболь: "Не сердись, не гневайся, господин наш. Нет в том вины нашей. Мы все, как положено, в целости и сохранности собирали, хранили. Только серые мыши, наипервейшие враги наши, все подъели, попортили. Столько их нынче развелось, расплодилось, того и гляди нас съедят, загрызут. Не знаем, что и делать с ними".

Осердился на Старшего Соболя Главный Человек и велел в семь дней всех мышей достать, перебить и ему о том доложить. Заплакал Старший Соболь и пошел указание его исполнять. Собрали всех — от зайца до медведя — и пошли войной на мышей, жителей подземных, серых разбойников, что и Человеку неподвластны. День бьются, два бьются… Неделю воюют, а одолеть не могут. Взамен одной убитой мыши сотня встает. Тогда призвали звери на помощь водяных бобров, которые среди глубоких болот жили. Пришли бобры-работяги, свалили сто тысяч деревьев, сбросили их поперек Иртыша-землероя. Вздыбился Иртыш, ударил крепким лбом о плотину, но не хватило у него сил разметать ее. Взревел Иртыш, кинулся в одну, в другую сторону, заполнил поля, луга, лес по колено в воде стоит. Увидели серые мыши, что вода кругом, побежали спасение искать на высокую гору, которую Иртыш-землерой затопить не мог. Жил внутри той горы сам Мышиный царь. Услышал он писк, топот тысяч маленьких лапок, шуршание хвостов. Глянул из окошка своего дворца, а там воины его серые от воды спасаются, к нему во дворец на высокую гору бегут. Деваться некуда, пустил их вовнутрь, чтоб переждали, когда вода уйдет. Окружили звери ту гору, стали дозор нести по очереди: днем лисы да ястребы вокруг рыскают, зорко поглядывают, чтоб серые разбойники далеко не убежали, внутри той горы тихо сидели, а ночью их совы сменяют, мышей стерегут, острыми когтями за серые спинки ловят. Раньше совы по всему лесу жили, рыскали, а теперь все сюда собрались, слетелись, чуть не на каждый ветке по сове сидит, желтыми глазами сверкают, поблескивают, кривым клювом пощелкивают, одна с другой пересвистываются. Как взлетят за полночь, так неба не увидишь. С тех пор и зовут гору Абалаком, — закончил свой рассказ Тураш и, чуть помолчав, добавил, — Болтают люди, будто Мышиный царь большие богатства в той горе собрал, при себе их держит, но если кто ему понравится, то может и подарок ему поднести царский.

— Еще мне говорили, — подал голос Кылдыс, — будто тут в старину хан слепой жил. Вот его и прозвали Абалаком. Сова, она ведь тоже днем ничего не видит. — Помолчав, Кылдыс добавил, — будто он появляется только в полнолуние, когда луна на небе вся показывается без остатка. И кто его встретит, то может попросить власть над другими людьми. Вот так старики рассказывали.

— На этой горе можно слепого хана встретить? — тихо переспросила Анна, приблизив лицо к Кылдысу.

— На этой, на этой, — усмехнулся тот, — а ты никак собралась Абалака искать? Не убоишься?

— Нет. Прямо сейчас и пойду.

— Подожди, перекуси немного.

— Не хочу. — Девушка решительно встала и направилась в сторону темнеющего холма.

— И я, однако, пойду на гору. А вдруг повезет и тоже встречу слепого хана. У нас будет о чем поговорить. — Пошевелил плечами Кучум, вставая. Все сидящие у костра не проронили ни слова. Так в полной тишине он и отправился вслед за девушкой, чья фигура была хорошо видна на фоне мерцающей луны.

Взобравшись на холм, он почти сразу увидел девушку, сидевшую под сосной на выступающем из земли корневище.

— Я знала, что ты придешь сюда, — прошептала она тихо, — и ждала тебя.

— А я слышал, как ты позвала меня, — рассмеялся он и сел рядом, притягивая девушку к себе. Она не сопротивлялась и положила голову на его плечо, проведя рукой по щеке, по глазам, по лбу. Тогда он стащил с себя халат, расстелил его на земле и перенес Анну туда. Она лежала с открытыми глазами и смотрела в сторону обрыва. Едва Кучум лег рядом с ней, как она прошептала:

— Вон и слепой хан Абалак стоит…

Кучум вздрогнул и посмотрел в ту сторону, куда она указывала рукой. Там и вправду виднелся силуэт человека в высокой шапке и с посохом в руке. Он стоял и смотрел вниз с холма, если только слепой человек мог что-то видеть.