Вячеслав Софронов - Хан с лицом странника

Воины, находящиеся рядом с воеводой, замахали на и без того напуганных животных, застучали копьями о щиты и лошади повернули к лесу, вломившись в густую толпу сибирцев. Налетевший следом Едигир с маху рубанул саблей одного, другого, увернулся от нацеленного на него копья, замечая, как Герасим и Богдан дружно работают саблями, пробиваясь к нему. Сибирцы быстро окружили трех всадников, но подоспевшие воины городка, выхватив сабли, яростно кинулись на них. Воевода врубился первым в толпу, тяжело размахивая топором, приговаривая после каждого взмаха:

— Сейчас я вас мигом на свой лад перекрещу, узкоглазых! Надолго забудете дорогу к нам! Пошли прочь, откуда пришли!

Сибирцы, не ожидая столь стремительной атаки, растерялись. Несколько человек устремились к пролому, другие, перескакивая через плетни, побежали по огородам, но там их встретили женщины, угрожающе размахивая копьями. Кто-то догадался спустить цепных собак, и они с бешеным лаем кинулись на помощь защитникам. Вскоре почти никого из нападающих не осталось на месте схватки. Пятерых удалось взять в плен, скрутив ли руки и окружили, приставив к груди копья. Около десятка человек раненых и убитых лежали на мокрой истоптанной множеством ног земле, даже не пытаясь, подняться, вокруг них бродили местные мальчишки, нет весть, откуда успевшие взяться, подбирая кто оружие кто оброненные шапки, хвастаясь добычей друг перед другом.

Только со стороны воеводского двора доносились громкие крики, звон сабель и раза два, три бухнули пищальные выстрелы. В конце улочки показались телеги в запряженными в них лошадьми, управляемые Тимофеем с сыном. Подъехав к Едигиру, они спросили:

— Куда телеги ставить?

— Загораживай пролом! Лошадей выпрячь, а телеги меж собой сцепить.

Подошедший к ним воевода с одобрением кивнул головой:

— Верно говоришь, оставайтесь здесь, а мы сейчас тех молодчиков к вам направим. Да пушку-то, пушку подготовьте! А то, какого рожна приперли сюда ее, — и поскакал туда, откуда доносились выстрелы.

Через некоторое время на собравшихся у сцепленных телег ратников выскочили из-за угла на взмыленных конях около десятка всадников, успевшие прихватить по дороге какие-то тряпки, одежду, положив поперек седла кули с мукой или солью.

— Ишь, аспиды, чего творят. Мучицы им захотелось! — со злостью проговорил Насон Рябухин. — А ну-ка, попотчуй их, Трофим, — кивнул он пушкарю, прилаживающему фитиль к пушечке.

Громко бухнул выстрел, заржали лошади, встав на дыбы, ядро ударило в гущу всадников, распоров брюхо гнедой кобыле, и та падая, придавила седока. Остальные повернули обратно, но сзади на них налетел подоспевший Третьяк Федоров с воинами. Еще двое упали с лошадей, оставшиеся громко вопя, бросились к пролому, надеясь прорваться к лесу.

Едигир увидел лицо мчавшегося на него с копьем всадника и узнал Алачу-бека, с которым совсем недавно беседовал возле его шатра. Видно и тот узнал его. Укрывшись за телегой, Едигир натянул лук и пустил стрелу, целясь в голову. Но Алача-бек умело прикрылся щитом и стрела лишь скользнула, звонко цокнув по его поверхности. Разгоряченный жеребец, высоко подняв передние ноги, взвился и, слегка коснувшись передними копытами края телеги, в один прыжок перемахнул через нее. Едигир едва успел присесть, увернувшись от конских копыт, а когда он приподнялся над телегой, то спина Алачи-бека уже мелькнула меж стволами белых берез.

— Ушел-таки, паразит, — выругался Насон Рябухин, по-гусиному вертя длинной шеей, — погоди, попадешься еще! Вот тогда попляшешь! — остальные рассмеялись довольные и, тяжело отирая пот, стали стягивать с себя доспехи, кидая прямо на телеги и как бы освобождаясь от воинского бремени.

— Выстояли! Выстояли! Одолели супостатов! Теперь до следующего лета не сунутся.

Едигир сидел на телеге, протирая лезвие сабли пучком жухлой травы, думая про себя, как легко эти люди относятся и к войне, и к работе, и к своей жизни. Чувство нереальности происходящего овладело им. Он ощутил, как в речи его, сами собой прижились новые неведомые ему ранее слова, выражения и столь редкая улыбка озарила лицо. "Кажется, будто здесь я родился и прожил много лет. И я тоже русский… А может, так оно и есть?"

Вечером по городку разнесся слух, что приехал сам Аникий Строганов с большим отрядом ратников, разогнали встретившихся им сибирцев. Теперь он остановился в воеводском доме и будет там жить до самого снега, а как установится санный путь, пойдут большим обозом на Москву. А в сопровождение станут набирать и местных мужиков, кто пожелает поехать с обозом в Москву. У Едигира от услышанного известия защемило в груди. И он решил проситься у воеводы сопровождать обоз.

Снег пошел неожиданно и появлением своим как будто снял многие тяготы и печали со всего живого, что ходило, плавало, летало в этом мире. Исчезли перелетные птицы, долго не желавшие покидать скудную опаленную холодами сибирскую землю. Последними поднялись над зубцами темно-зеленой тайги степенные гуси-говоруны, надменно вглядываясь сверху в речные извивы, вспоминая весенние любовные утехи в теплых тенистых заводях, заботы о птенцах, которые теперь шли в одном косяке с ними, набрав силу, пытались вырваться из четкого треугольного строя. Гусиный клин был почти не виден на фоне белесого снегом насыщенного неба. Могло показаться наблюдающим снизу, будто они идут по заснеженной земле, не оставляя следов, и лишь темные клювы вспарывали первозданную целину, как пахарь, пришедший на новый надел готовит его к посеву.

Медведица, носящая в своей утробе детеныша, высматривала укромный ложок под долгий ночлег, чтоб там и явить миру нового хозяина лесов, облизать мягким языком и выйти на белый свет с ним уже окрепшим и вынянченным.

Лоси, совсем недавно отгулявшие свои свадьбы, наполнившие загривки живительным соком летних трав, медленно бредут в глубь дымящихся по утрам сдобным паром мягких болот. И случайный человек порой увидит над ватным туманом в осиновом редколесье гребень плывущих в утренней дымке рогов, с гордостью несомых на лобастой голове длинноногим сохатым, вышагивающего степенно, неспешно и с достоинством, как будто он вышел из другого, неведомого нам мира.

И самые непоседливые и любопытные лесные существа — бурундучки, словно спрыгнувшие на пятнистый лесной ковер с полосатого халата и укравшие оттуда три полоски на память, бегают суетно от одной тайной кладовочки с запасами кедровых орешков к другой, проверяя и пересчитывая их, встряхивая усатой мордочкой, посверкивая росистыми глазенками и повторяя торопливо: "Не тронь запас! Я запас! Запас! Запас!" А потом и он забьется в малюсенькую норку неподалеку от кладовочек и уснет до весны.