Донна Кросс - Иоанна – женщина на папском престоле

– Сын мой, – наконец-то произнес каноник. – Ты отлично преуспел. Брат госпитальер рассказал, что ты собираешься стать священником. Значит, не посрамил чести нашей семьи. Я надеялся, что твой брат удостоится такой же чести.

Мэтью. Джоанна прикоснулась к медальону Святой Екатерины, висевшему у нее на шее.

Отец заметил этот жест.

– Я стал плохо видеть. Это медальон твоей сестры Джоанны?

Джоанна отпустила медальон, проклиная себя за глупость. Не догадалась даже спрятать его!

– Взял его на память… потом. – Она не могла заставить себя говорить об ужасах набега норманнов.

– Твоя сестра умерла… Она не была обесчещена?

Джоанна вдруг вспомнила Гилзу, кричавшую от боли и страха, когда норманны по очереди насиловали ее.

– Она умерла непорочной.

– Deo gratias, – перекрестился каноник. – Значит так было угодно Богу. Упрямый, ненормальный ребенок. Она никогда не обрела бы покоя в этом мире. Так гораздо лучше.

– Она не сказала бы этого.

Если каноник заметил в ее голосе иронию, то виду не показал.

– Мать очень страдала, узнав о ее смерти.

– Как поживает моя мать?

Каноник долго молчал.

– Ее больше нет, – ответил он дрожащим голосом.

– Нет!

– В аду, – отрезал каноник. – Горит в вечном огне.

– Нет! – Осознав, о чем он говорит, Джоанна едва не лишилась рассудка. – Нет!

Нет, только не ее мать, такая красивая, с такими добрыми глазами, нежными руками, дарившими утешение и радость… мама, которая так любила ее.

– Умерла месяц назад, – сообщил каноник. – Непокорная и необращенная ко Христу, призывая своих языческих богов. Когда повитуха сказала, что она умирает, я сделал все, что мог, но она отказалась принять святые дары. Я положил ей в рот облатку, а она выплюнула ее.

– Повитуха? Ты хочешь сказать… – Матери было больше пятидесяти лет, слишком поздно для родов. После рождения Джоанны у нее не было детей.

– Мне не разрешили похоронить ее на церковном кладбище вместе с некрещеным младенцем в ее утробе. – Он расплакался, его тело содрогалось от рыданий.

Неужели он любил ее? Как странно выражал отец свою любовь: грубыми скандалами, жестокостью. Его эгоистичная похоть убила ее!

Рыдания каноника постепенно затихли, и он помолился об усопшей. На этот раз Джоанна не присоединилась к нему. Про себя она произносила клятву, взывая к священному имени Тора Громовержца, как учила ее мать в детстве.

Отец смущенно откашлялся.

– Есть дело, Джон. Миссия в Саксонии… как ты думаешь… захотят ли братья воспользоваться моей помощью в работе с язычниками?

Джоанна удивилась.

– А как же твоя работа в Ингельхайме?

– Дело в том, что мое положение в Ингельхайме осложнилось. Недавняя… беда… с твоей мамой…

Джоанна сразу все поняла. Закон о женатых священниках, при короле Карле соблюдавшийся весьма условно, ужесточился в правление его сына, прозванного Людовиком Благочестивым за религиозное рвение. Недавний парижский синод утвердил закон безбрачия. Беременность Гудрун – явное свидетельство нецеломудрия каноника – случилась в самое неподходящее время.

– Ты потерял свое место?

Отец неохотно кивнул.

– Но, Deo volente, у меня еще остались силы для службы Богу. Если бы ты замолвил за меня словечко перед аббатом Рабаном?…

Джоанна молчала. Переполненная горем, гневом и болью. В ее сердце не осталось места для сострадания к отцу.

– Ты не ответил мне. Стал слишком гордым, сын мой. – Он поднялся, в голосе его послышались знакомые повелительные нотки. – Помни, именно мне ты обязан тем, что находишься здесь и занимаешь такое положение. Contritionem praecedit superbia, et ante ruinam exaltatio spiritus, – сказал он решительно. – Гордыня – признак скорого упадка, надменность предвещает крах. Притчи, глава шестнадцатая.

– Bonum est homini mulierem nоn tangere, – парировала Джоанна. – Хорошо человеку не касаться жены. Первое Послание Коринфянам, глава седьмая.

Отец взмахнул клюкой, чтобы ударить ее, но потерял равновесие и упал. Джоанна протянула руку, чтобы помочь ему. Она схватил ее за руку и дернул к себе.

– Сын мой, – умоляюще и плаксиво прошептал каноник, – Сын мой, не оставь меня. Ты все, что у меня есть.

Джоанна с отвращением отпрянула от него, и капюшон соскользнул с ее головы. Она поспешно надела его, но было слишком поздно.

Отец ужаснулся, узнав ее.

– Нет, – выдохнул он, содрогнувшись. – Нет, этого не может быть.

– Папа…

– Дочь Евы, что ты натворила? Где твой брат Джон?

– Погиб.

– Погиб?

– Его убили норманны в храме в Дорштадте. Я пыталась спасти его, но…

– Ведьма! Колдунья! Демон ада! – Каноник перекрестил перед собой воздух.

– Папа, пожалуйста, позволь объяснить… – взмолилась Джоанна в отчаянии. Отца надо было успокоить, пока на его голос не сбежались монахи.

Каноник попытался опереться на клюку и встать. Он дрожал всем телом. Джоанна поспешила помочь ему, но он оттолкнул ее и сердито произнес:

– Ты убила старшего брата. Почему не пожалела младшего?

– Я любила Джона, папа. Я никогда не сделала бы ему ничего плохого. Это норманны, они напали неожиданно. – Джоанна схватилась за горло, чтобы не вырвались рыдания. Надо было выдержать спокойный тон, чтобы отец понял. – Джон сопротивлялся, но они убили всех, всех. Они…

Каноник повернулся к двери.

– Я должен остановить это, остановить тебя, пока ты не наделала больше зла.

Джоанна схватила его за руку.

– Отец, не надо, пожалуйста, они убьют меня, если…

Он резко повернулся к ней.

– Дьявольское отродье! Тебе следовало умереть в языческой утробе твоей матери! – Он пытался высвободиться. Лицо его побагровело. – Отпусти меня!

Джоанна отчаянно вцепилась в него. Если он выйдет отсюда, ее жизнь кончится.

– Брат Джон? – На пороге послышался голос брата Сэмюэля. Его доброе лицо выражало озабоченность. – Что-то не так?

Вздрогнув, Джоанна отпустила руку отца, и он направился к брату Сэмюэлю.

– Отведите меня к аббату Рабану. Я должен… Я должен… – вдруг каноник замолчал.

Вид у него был странный. Лицо стало еще краснее, причудливо исказилось, левый глаз опустился ниже правого, рот перекосило на сторону.

– Отец? – Джоанна поспешила к нему.

Он потянулся к ней, но правая рука непослушно задергалась.

Джоанна отпрянула в ужасе.

Каноник выкрикнул что-то невнятное и упал, будто срубленное дерево.

Брат Сэмюэль позвал на помощь. На пороге часовни сразу же появились пять монахов.

Джоанна встала на колени возле отца и обхватила его руками. Седая голова каноника беспомощно лежала у нее на плече. Взглянув ему в глаза, Джоанна ужаснулась: в них застыла лютая ненависть.

Губы его что-то шептали:

– М… м… м!..

– Ничего не говори, – сказала Джоанна. – Тебе нехорошо.