Луиджи Пиранделло - Сицилийские лимоны

Сломленная горем, тетушка Марта закрыла лицо дрожащими руками, но справиться с хлынувшими слезами не смогла.

– Да, да, уходи, сынок, уходи… – всхлипывала она. – Ты прав, не для тебя она теперь… если бы вы меня послушались тогда!..

– Значит… – крикнул Микуччо, бросаясь к ней и силой отрывая одну ее руку от лица, но она приложила палец к губам, таким скорбным, таким униженным взглядом моля о пощаде, что он овладел собой и совсем другим тоном, стараясь приглушить голос, сказал: – Ах так, значит, она… она уже недостойна меня. Ладно, ладно, теперь я сам уйду… Значит, еще и это… Какой же я болван, тетушка Марта, ни о чем не догадывался! Не плачьте… Что поделаешь! Карьера, как говорится, карьера…

Он вытащил из-под стола чемоданчик и сумку и направился к выходу, но вдруг вспомнил, что в сумке лежат чудесные лимоны, купленные перед отъездом для Терезины.

– Ох, посмотрите, тетушка Марта! – сказал он. Развязав сумку и одной рукой придерживая ее, Микуччо высыпал на стол налитые ароматные плоды, потом добавил: – А не запустить ли мне ими в головы вон тех благородных господ?

– Ради бога! – простонала старушка, все еще плача, и жестом снова попросила его замолчать.

– Ну, ну, успокойтесь, – горько посмеиваясь, сказал Микуччо и спрятал пустую сумку в карман. – Я привез их в подарок ей, но сейчас оставляю вам одной, тетушка Марта. – Он выбрал лимон и поднес его к носу старухи. – Понюхайте, тетушка Марта, понюхайте, как пахнет наша родина. Подумать только, я ведь даже пошлину за них заплатил!.. Ладно. Но помните, вам одной. А ей от моего имени скажите: «Желаю удачной карьеры!»

Подхватил с пола чемоданчик и ушел. Но на лестнице вдруг пал духом: один-одинешенек ночью в огромном чужом городе, так далеко от родных мест, обманутый, униженный, опозоренный… Он вышел на крыльцо – дождь лил как из ведра. У него не хватило мужества пуститься в путь по незнакомым улицам под таким проливнем. На цыпочках Микуччо вернулся, поднялся по лестнице на один марш, сел на верхнюю ступеньку, облокотился о колени, обхватил голову руками и беззвучно заплакал.

Когда все отужинали, Сина Марнис снова зашла в каморку. Ее мать тоже заливалась слезами в одиночестве, меж тем как из зала доносились веселые голоса и смех гостей.

– Он что, уже ушел? – удивленно спросила она.

Не поднимая на нее глаз, тетушка Марта кивнула головой. Сина постояла, задумчиво уставившись в пространство, потом вздохнула:

– Бедняга…

И тут же, без перехода, улыбнулась.

– Погляди, – сказала ее мать, уже не утирая слез салфеткой, – какие он привез тебе лимоны.

– Ой, какие дивные! – подпрыгнув, воскликнула Сина. Прижав руку к груди, она другой рукой стала накладывать на нее лимоны.

– Не надо, слышишь, не надо! – возмущенно запротестовала мать.

Но Сина, пожав плечами, бегом бросилась в зал, выкрикивая:

– Сицилийские лимоны! Сицилийские лимоны!