Марина Александрова - Кольцо странника

«Сказать правду никогда не постыдно»,б – так размышлял Всеслав.

Наутро, будучи вызван в уже знакомый ему черный зал, он рассказал без утайки о том, что слышал от Варфоломея и от его спутника, отрока Георгия. На этот раз он говорил с одним вчерашним судьей, и тот, кажется, был доволен до крайности – улыбался, поощрял Всеслава кивками, потирал ладони.

– Вот теперь я вами доволен, – сказал он, когда Всеслав замолчал. – Вы очень помогли святой церкви в борьбе с врагами ее и злоумышленниками. За это вам щедро воздастся в небесах, да и мы обещаем вам не оставить вас своим покровительством. Но нам нужно еще кое-что...

– Что? – насторожился Всеслав, почуяв недоброе.

– О, пустяк! Все, что вы теперь сказали, – очень хорошо, очень помогло нам. Вам осталось только прибавить к своим показаниям несколько слов – о том, что в приватной беседе Варфоломей выказывал кровожадные намерения по отношению ко многим служителям святой церкви, угрожал смертью патриарху, и...

– Так ведь этого не было! – воскликнул Всеслав.

– Ну, а быть может, было, да вы как-нибудь пропустили по недомыслию?

– Да как это пропустил! – загорячился Всеслав, но тут же умолк, взглянув в лицо судье. Тот уже не улыбался, благодушие сошло с его лица. Глаза горели мрачным огнем, злая улыбка кривила тонкие губы... Только в эту минуту Всеслав осознал, что и жизнь и смерть его находятся в руках этого безжалостного человека, и приумолк. Судья тем временем подошел к столу, и, взяв песочные часы, перевернул их. Песок с едва слышным шелестом устремился в нижний сосуд.

– Когда весь песок пересыплется, – торжественно изрек судья, – вы должны будете принять решение. Поторопитесь, иначе я вынужден буду...

И судья сделал жест рукой, непонятный, но жутковатый.

Наступила тишина. Всеслав не думал, запрещал себе думать о чем-либо. Он уже раскаялся в том, что рассказал судье об истинных воззрениях старца Варфоломея, уже сомневался в правильности своего поступка и усугублять его не собирался. «Будь что будет, – решил он. – Лжесвидетельствовать я не стану».

Когда песок пересыпался весь, и тишина стала давящей, невыносимой, Всеслав поднял глаза на судью.

– Лжесвидетельство – страшный грех, – сказал он тихо. – Я не могу взять его на душу во имя чего бы то ни было.

Он ожидал чего угодно – новых угроз, немедленной лютой смерти, пыток, проклятий – но не этого! На лице у судьи засветилась улыбка.

– Прекрасно, мой юный друг, прекрасно! – сказал он и, приблизившись, потрепал Всеслава по плечу. – Я проверял вас – проверял, насколько можно верить вашим словам и вашим показаниям. Вы чисты перед богом и совестью, и можете быть свободны.

Не веря своему счастью, Всеслав двинулся к выходу, но судья остановил его.

– Совсем забыл вам сказать. Ведь ваш родственник – воевода Киевского князя?

Всеслав ответил утвердительно.

– Когда мы уточняли, тот ли вы, за кого себя выдаете – до нас дошли слухи, что он вас давно уже ищет. Приходил даже запрос от имени самого князя! – судья сделал паузу, покосился на Всеслава. – Так что поспешите домой, на родину, и будьте впредь осторожнее.

Всеслав кивнул и вышел, споткнувшись о порог.

Остальное все было для него как в тумане. Он не помнил, как вышел из темницы, как добрался до постоялого двора, как разговаривал с хозяйкой... Но, очевидно, все прошло благополучно, потому что на следующий день утром он проснулся в своей постели, с чувством дикого голода и какого-то непонятного ему самому счастья – словно в душной комнате открыли окно. Спустившись в трапезную, долго отъедался. На душе было светло и пусто. Впереди лежал долгий, долгий путь – домой, на Русь.

Деньги, к удивлению Всеслава, остались в целости, и на прощание, на память о Константин-граде порешил Всеслав прикупить подарков. Совсем было собрался за покупками – уж и прошел несколько улиц до рынка, как вдруг спохватился. Кому подарки-то покупать? Никого ведь нет у него – ни друзей, ни родных. Только дядька Тихон остался, да и то неизвестно, есть ли он в живых или уж помер с горя?

Глубоко задумался Всеслав над своей неудачливой жизнью. Отчего все так вышло, воля ли на то Божия, или что другое вмешалось? С самого детства – никого рядом. Был Михайла – да не задружились с ним, и погиб он лютой смертью. Был учитель золотой, Порфирий Битый – помер. Ивашка, с которым у князя Игоря служили в гриднях – пропал неведомо куда, и не слышал о нем с тех пор, как вернулся первый раз из половецкого плена. Да ежели вспомнить так – и не искал толком, о другом о чем-то думал. И все другие, кто встречался на узких тропах, – где они теперь?От чего не удержались рядом с ним, Всеславом, отчего не стали ему товарищами верными?

Так размышлял Всеслав, а ноги сами несли его по незнакомым улицам, куда – неизвестно. Только вспомнился, когда услышал многоголосый шум толпы. Любопытствуя, подошел поближе – и ахнул только.

Помост посреди площади схож был с тем, с которого продавали на рынке невольников и его, Всеслава. Но отчего-то обложен он был со всех сторон вязанками сухого хвороста. В толпе переговаривались.

– Не напирай, не напирай, а то как дам...

– Что это народ собрался?

– Человека будут жечь, глядите скорей...

– Преступник какой?

– Еретик, говорят, против веры христианской замышлял. Тут назвали как-то, да я не понял. Говорят, на самого патриарха покуситься замышляли.

Всеслав остолбенел. И, прежде чем увидеть – понял, задрожал. На помост вводили старца Варфоломея.

Изможден и истерзан был старец, едва передвигал ноги. И раньше-то был он не особо силен, а теперь и вовсе от ветерка качался. Издали не мог Всеслав рассмотреть его лица, да и не пытался особенно – страшно было, жуть. Теперь только припомнил он свой сон. Или видение то было пророческое? Втащил тогда Уховертка, изверг и наушник, в его светлицу Варфоломея истерзанным, измочаленным. Не вспоминал Всеслав о том сне, навеки запретил себе вспоминать, да вот пришлось.

Что-то гнусил под нос священник возле помоста – Всеслав не слышал. Не будь бы здесь толпы, так завыл бы, зарыдал в голос. Выходит, невинного он смерти предал, захотел, дурак, справедливости! Нет на этом свете справедливости, и быть не может, а он, Всеслав, теперь выходит последним злодеем пред старцем, и перед собой, и перед всевидящим Господом!

Из-под куч хвороста под помостом повалил клубьями серый дым, и хотя не дошел он до Всеслава – все равно стало тяжко дышать, глаза заслезились. Вот и языки пламени показались, трещат, взбираются все выше и выше... Варфоломей обвис, привязанный к столбу. Всеслав кинул на него последний взгляд – старец был без сознания, или мертв уже – и стал выбираться из гущи толпы. Знал – не вынесет, надорвется его сердце при виде гибели невинного человека, да к тому же и преданного им, Всеславом. Хоть и ненамеренно, но предал же, хоть и не стал лжесвидетельствовать на него – но и не выручил...