Марина Александрова - Отцеубийца

– Что ж, это похвально, – заметила настоятельница, поднимаясь. – Пока тебе лучше находиться в постели. Сейчас тебе принесут еды. У нас нет той роскоши, к которой ты привыкла, но пищи достаточно, чтобы поддержать твои силы. Спи, сколько хочешь, потом, если будешь в силах, можешь пройти по обители, оглядеться. Не советую тебе вступать в разговоры с сестрами – твоя искушенность может только смутить и оттолкнуть их. Потом ты найдешь себе подруг, когда станешь одной из нас.

Ксения молча согласилась с настоятельницей, и та покинула убогую келью пленницы. Ксения осталась одна, наедине со своими раздумьями.

Отчаянье оставило ее, рассудок был ясен и спокоен. Невиданное коварство проявил Роман, но он был слеп в своей ненависти, совершенно не взяв в расчет то, что не в глухом же лесу они живут! Вокруг люди, многим из которых будет интересно внезапное исчезновение молодой женщины. Да те же родители, в конце концов! Мысленно Ксения обратилась к ним. Она знала горячий нрав своего отца, но знала также и силу его родительских чувств. Теперь уж пленница не сомневалась, что отец кинется на поиски – главное, чтоб он сделал это вовремя и нашел ее до пострига!

При мысли о том, что она, Ксения, может вскоре стать монахиней против своей воли, она похолодела. Жизнь за монастырскими стенами казалась ей сущим адом. Всегда жить здесь, не увидеть больше ни милой дочери, ни возлюбленного! И даже дитя, которое произведет она вскоре на свет Божий, не дадут ей подержать на руках! А муж, конечно, не оставит его при себе – зачем ему неверной женой нагулянный младенец? Отдаст на воспитание чужим людям, или вообще убьет... Нет, надо скорей выбираться из этого узилища!

Ксения была умна, несмотря на свою молодость. Она сразу поняла, как ей следует вести себя – кротко поговорила с монахиней, принесшей ей обед, а на закате, превозмогая слабость, выбралась из постели, чтобы присутствовать на вечерней молитве. Это не ускользнуло от внимания матушки Варвары, которая благосклонным кивком отметила рвение своей новой подопечной.

Потянулись дни. Ксения была спокойна, любезна, услужлива. Наивные монахини не могли и представить, чего стоит ей это спокойствие. Не раз рыдала она в своей скромной келье, билась о стену головой, вскрикивала и стонала... Успокаивалась только при мысли о младенчике – огорчиться могло дитя от слез своей матери...

А тем временем подходило время родов. Ксения не могла избавиться от страха – свою дочь она родила при помощи опытной повивальной бабки и знатного лекаря. А теперь что будет? Как монахини смогут помочь ей в таком деле, и пригласят ли они хоть плохонькую бабку? Казалось, никто и не думал об этом. Ксения пыталась успокоить себя хотя бы тем, что она здоровая, сильная женщина, что первого ребенка произвела на свет легко и быстро, но тревога не проходила.

И не напрасно тревожилась несчастная узница – монахини, действительно, словно позабыли о том, что ей придется родить. Смотрели на нее, шептались, обсуждая ее тягость, ждали времени родов, но и не думали о том, что женщине нужен будет помощник. Так и дотянули до того утра, когда Ксения проснулась от резкой боли, опоясавшей поясницу. Она сразу поняла, что с ней происходит, и, доковыляв до двери, позвала к себе соседку – ту самую девушку, с которой говорила в первый день своей монастырской жизни – сестру Софью.

Кабы не была Ксения в таком отчаяньи – сама бы посмеялась над тем переполохом, который учинили в монастыре, прослышав о родинах ее! Забыт был всякий порядок, нарушено привычное течение скучной монастырской жизни – монахини, как потерянные, ходили по коридорам, настоятельница, растеряв свое благообразие, бегала по кельям... Но Ксении было не до смеха – как она и опасалась, никто не позаботился позвать для нее бабку-повитуху. Слава Богу, сестра Софья, у которой обнаружилась капля здравого смысла, привела в келью Ксении старушку-странницу.

– Словно Господь ангела нам послал, – шепнула она Ксении, отдыхавшей после схватки. – Прослышала эта старушка, что у нас женщина рожает, и попросилась помочь. Говорит, умеет она, и из себя такая приветливая...

Нежданная помощница приглянулась и Ксении. Выглядела она дряхлой совсем, но ходила скоро, все поспевала, и глаза у нее были не по-старчески яркие, зоркие, лицо, хоть и морщинистое, но румяное. Вошла она в келью, огляделась, все приметила и, не тратя времени на болтовню праздную, кинулась помогать роженице. С ее помощью произвела на свет Ксения здоровенького, крепкого мальчонку...

Со слезами на глазах приняла мать на руки своего сына – ведь знала Ксения, что придется им разлучиться. Только теперь она поняла это, только теперь горе всколыхнулось в груди ее.

– Ты что ж плачешь, голубушка? – озаботилась бабка Прасковья. – Погляди-ка, какой у тебя ребятенок славный народился, а ты в слезы?

И нежданно для себя Ксения открылась этой незнакомой старухе. Захлебываясь рыданьями, путаясь и сбиваясь, она рассказала ей все – и не ошиблась. В старой Прасковье рассказ женщины вызвал самое горячее сочувствие.

– Да что ж это! – простонала она, схватившись за голову. – Да что ж это за аспид такой, Господи! Живую жену в монастырь заточить! Невинное дитя от нее забрать! Бедная моя, голубушка!

И обнявшись, две женщины – молодая и старая, запричитали. А когда наплакались вдоволь – Прасковья гордо расправила свои сухие плечи.

– Ну, довольно слезы лить. Надо подумать, как беде помочь, как тебя выручить. У тебя родители-то живы?

Ксения быстро закивала.

– И они, верно, не поверят, что ты своей волей в монастырь пошла?

Снова последовал кивок.

– Значит, будут тебя искать. А милый-то твой, знает ли, что с тобой муж учинить задумал?

Этого Ксения не ведала. Не думала она и того, что сойдутся родители ее и Феофан, не знала, что уже ищут ее повсюду. Глухая тоска теснила ее грудь, усталость клонила в сон.

На следующий день, извещенный настоятельницей, Роман послал в монастырь Акима – своего верного слугу, который и отвозил Ксению в монастырь, а с Акимом поехала и Пелагея. Строгий наказ получили они от своего хозяина – взять ребенка тайно, ночью и увезти его куда подальше. Скрипя зубами, Роман выдал им немалую толику денег – чтоб пристроили куда-нибудь незаконное дитя и оставили при нем монеты. Авось подберет его добрый человек, воспитает при себе. А если и не случится такого, значит, на то Божья воля, значит, незачем жить ребенку, в грехе зачатому!

Когда отъехали от города, Аким спросил, поворачиваясь к Пелагее:

– Сколько он тебе денег дал?

Женщина пожала плечами – как получила она от Романа увесистый кошель, так спрятала его за пазушку и не вынимала. Теперь достала, рванула перевязь, и на колени ее хлынул дождь монет. У Акима глаза стали, как две плошки.