Марина Александрова - Подарок крестного

В тот день великие мужи не стеснялись слез – обнимаясь, поздравляли друг друга, и сам государь плакал, проезжая мимо погибших воинов, утешая и ободряя раненых.

Но все же радостным событием закончился тот день: после утомительных сражений воины наконец могли расслабиться – государь устроил победителям пир.

Михайло не попал к государю на торжественный обед – во второй раз получив небольшое ранение и окончательно обессилев, он предпочел разделить немудреный обед со своими же воинами, отданными ему под командование и разделившими с ним все тяготы последнего боя. Его отряд расположился в ближайшем свободном татарском жилище: хотя и государь давал пир, но все ж только боярам не пришлось побеспокоиться – простым воинам основные хлопоты пришлось взять на себя.

Подчиненные Михаила искренне переживали за своего воеводу – за время, проведенное вместе, мудростью и веселым нравом отличился Шорин. Всегда поступая по совести и справедливо решая все вопросы, сколько раз одним лишь словом спасал он казавшееся отчаянным положение. И вот, всегда жизнерадостный и подбадривающий, он молча сидел на каком-то татарском сундуке, уставившись взглядом в одну точку.

Вокруг него суетились мужи, занимаясь приготовлением пищи. Взятым в плен татаркам россияне не доверяли – мало ли что они могут намешать, пожелав отомстить убийцам отцов и сыновей. В хлопотах на миг забыли о Михаиле, но Иван, еще молодой, а потому чуткий молодец, заметил мертвенную бледность на его лице.

Обеспокоенные воины окликнули воеводу, но не получили ответа – у потерявшего много крови Михаила потемнело в очах.

Кто-то начал приводить боярина в чувство, другие побежали за водой, а Ванька, знавший многих из соседних отрядов, отправился на поиски Григория. Ведал Ваня, что Григорий был чуть ли ни лекарем – от Бога наделенный многими способностями и почти болезненным любопытством, в походе применял он давно известные средства и научился некоторым новым премудростям.

Ваня был уверен – Гришка непременно должен быть где-то рядом. Хорошо зная его нрав, Иван догадался – Гришку нужно искать там, где много люда и шумно, где затеваются какие-нибудь шалости.

Немного пройдясь по полуразрушенной улице и повернув за угол, Иван еще издали услышал страшный шум – похоже, кто-то учинил погром в курятнике. Кудахтали куры, звонко возмущался петух, а изнутри клочьями летели перья.

Уже догадываясь, что это может быть, Ванька повернул прямо в курятню – и действительно, словно дети малые, несколько наших воинов гонялись за предстоящим обедом. В одном из них Иван безошибочно узнал Гришку – его, даже измазанного какой-то сажей, как сейчас, сложно было с кем-то спутать.

– Григорий! Выйди-ка на минутку, – кликнул его Иван.

Видимо, наконец содеяв задуманное, Григорий выглянул – в руках у него, хлопая крыльями и крича во все горло, билась пойманная птица. Узнав Ивана, Григорий сунул курицу под мышку, чтобы не мешала беседовать, и поприветствовал старого знакомого, ожидая от него очередной забавы.

Однако вместо лукавства его ожидала просьба:

– Гриш, там нашему Михаилу тяжко – поди разберись.

– Какому Михаилу?

– Воеводе. Занемог он что-то.

– Иду. – Гришка никогда не отказывал, если кто-то хворал.

Свернув шею птице, чтоб не докучала, Григорий сунул ее Ивану. Расспрашивать начал уже по пути.

– Что серьезное али как? – Гришка стал каким-то суровым.

– Да я и не знаю. Его татарин стрелой задел, легонько, правда. Михаил весь день ничего был, а тут ни с того ни с сего… – Иван замялся.

– Ну?

– Ни с того ни с сего…

– Да что ты, язык что ли проглотил?

– Ай, не ведаю я того, что с ним, – махнув рукой, наконец обрел дар речи Ванька. – Бледный он сделался да словно неживой и повалился.

– Что ж ты раньше молчал? – взвился Гришка и прибавил шаг. Потом, подумав, спросил: – А почто воевода не с боярами, не с государем победу празднует?

– Притомился, говорит. А я так мыслю, что ему уж давно плохо было, видимо, смекнул, что не дойдет, оттого и остался.

Когда Григорий с Иваном наконец добрались до места, где расположился отряд Шорина, Михаил уже пришел в чувство, но был бледен и, казалось, ему было все равно, что творится вокруг него.

Однако захворавший, увидев своего лекаря, заметно ожил – в покрытой перьями башке Шорин узнал Новгородского товарища.

– Гришка!

– Мишка!

Их возгласы прозвучали в один миг.

Однако не дозволив Михаилу говорить более ни одного слова, Григорий с парой мужиков уложил его на какой-то татарский топчан и приступил к осмотру. Рана товарища была неглубокой, и в другой раз она не помешала бы Михаилу весело отпраздновать и менее радостное событие, однако ненавистные басурмане, видимо, чем-то намазывали стрелы, прежде чем запускать их в неприятеля.

Не будучи настоящим лекарем, Григорий толком и не знал, что же нужно делать. Для него оставалось загадкой, почему Михаил вообще остался жив – рана была уже достаточно старой, чтобы яд успел подействовать. Возможно, татары проявили мало усердия, смазывая стрелы, а может, стрела была запущена во второй раз и, оставив в чьем-то теле весь яд, лишь слегка подействовала на Михаила.

Как бы то ни было, Григорий применил все свои умения, врачуя рану друга и стараясь не только посодействовать его выздоровлению, но и облегчить старания. Положившись на Господа и на крепкий организм Михаила, оставалось только ждать – справится он или нет.

Закончив то, за чем его позвали, Гришка не спешил уходить. Воины даже опешили, не ожидая увидеть его в гневе.

– Головы окаянные, так ведь и погубить человека можно. Что ж вы раньше-то за мной не послали? Неужто не видели, что он сам даже дойти никуда не сможет?

Мужи переминались с ноги на ногу, не зная, что и ответить. Откуда им было знать, что дело так серьезно – ведь совсем недавно Михаил сам подбадривал воинов и вовсе не был похож на умирающего.

– Что ж вы как пни с места не сдвинетесь? Покормить его надо, совсем обессилел. А ты еще водички согрей, – обратился он к стоящему рядом Ивану.

Растерянные воины наконец с облегчением вздохнули – теперь они знали, что делать. Тут же все засуетились – продолжили свои дела, пытаясь быстрей их закончить.

Спустя какое-то время Михаила накормили и напоили, причем чуть ли не силой, после чего он, хоть поначалу и не изъявлял желания, все-таки почувствовал себя лучше. Видимо, притомился и проголодался Михайло, оттого и усилилось действие раны. Заметив, что мертвенная бледность на лице Шорина сменилась легким румянцем, Григорий решился побеседовать с другом.

– Ну, как оно, Михайло? Получше?

– Да вроде как ничего. Так ты у нас и лекарь оказывается? Вот не знал.