Александр Листовский - Солнце над Бабатагом

— Довольно! Пакость какая! Противно слушать! — резко сказал Седов, двинув стулом. — Пишите счет. Мне нужно на станцию.

— Хорошо, хорошо, уважаемый, — суетливо заговорил Вечкин. — Вы только не волнуйтесь, пожалуйста. Чего ж тут такого? — Он торопливо вынул бумажник и достал из него чистые бланки счетов. — Так на сколько будем писать, Петр Дмитрич? — спросил он, прищурившись.

— Как на сколько? Разве вы позабыли? — Седов удивленно взглянул на него сквозь очки. — Мы же договорились; на тысячу двести рублей.

— Ну да… Конечно. Правильно говорите, — сказал Вечкин, не глядя на него. — Только, видите ли, Петр Дмитрич, я хотел вам один вопросик задать. — Он заискивающе посмотрел на Седова.

— Ну-ну, говорите.

— Как бы это ладней выразить? Тут, так сказать, дело такое… Человек вы еще молодой. Да. И вам жить надо. Верно я говорю?

— А что вы, собственно, хотите?

— Я это самое и хочу… Смотрите, какой у вас френчик старенький. Вон и заплаточка. — Вечкин замолчал, заерзал на стуле.

— Знаете что, говорите со мной прямо, — твердо сказал Седов. — Я не умею ходить вокруг да около.

— Петр Дмитрич, родной! Я прямо говорю. Я, знаете, такой человек: сказал — и концы в воду. Да. Давайте прибавим сотни три, как говорится, детишкам на Молочишко. Хе-хе! Ведь каждому насекомому жить хочется. И вы не в накладе будете. Поверьте, любя говорю!

— Ах, вот оно что! — Седов побагровел. — Нет, этот фокус не пройдет.

Лицо Вечкина приняло злое выражение.

— Петр Дмитрич, помилуйте! С какой же стати я все эти дни, как часовой, над рабочими стоял, руководил?

— За это вы проценты получаете.

— На проценты не проживешь… Ну, ладно — не по-вашему и не по-моему: накиньте три сотни и пополам. Понимаете? Дело верное. Я отвечаю… Ну, решайте же, Петр Дмитрич. Чего их жалеть, деньги? У большевиков денег много, не обеднеют. Берите любую половину и точка, могила.

У Седова захватило дыхание.

— Позвольте, — задрожал он от кипевшего в нем гнева. — Вы что же это мне… мошенничество предлагаете? По себе меряете?

Вечкин встал, — покачиваясь, приподнялся на носки и повел пальцем перед носом Седова:

— Но-но-но!.. Полууважаемый! Не угрожайте! Не из пугливых. Меня не такие, как вы…

Седов, не дав подрядчику договорить, схватил его за воротник своей огромной рукой и, чувствуя, что в нем просыпается что-то звериное, потащил Вечкина к выходу.

— Пусти! — прохрипел Вечкин.

Петр Дмитриевич ударил в закрытую дверь и сбросил его с крыльца. Подрядчик ворочался, пытался подняться.

Петр Дмитриевич не сразу заметил Маринку, которая в эту минуту подошла к дому.

— Петр Дмитриевич, что с вами? Что это он лежит? — спрашивала она, встревоженно переводя взгляд с Седова на Вечкина.

— Оступился! — резко сказал Седов, не глядя на нее. Он круто повернулся и, хлопнув дверью, ушел в коридор.

Маринка постояла, посмотрела на Вечкина, который, пошатываясь, направился через казарменный плац, и пошла в свою комнату.

«Что случилось?»— думала она, прислушиваясь к быстрым шагам за стеной. Видно было по всему, что ее сосед чем-то очень сильно взволнован. В ее сознании никак не укладывалось, что этот неизменно спокойный и уравновешенный человек мог так вспылить. Она прислушалась. За стеной было тихо.

— Успокоился, — решила Маринка. — А все-таки удивительно милый человек этот Петр Дмитриевич!

Нагнувшись над раскрытым чемоданом, ординарец Алеша вынимал книги и подавал Лихареву, который, присев на корточки перед этажеркой, расставлял их на полках.

Посреди комнаты стоял пустой фанерный ящик и деревянный сундучок. Разбросанные по всем углам вещи, гимнастерка, бурка, красные бриджи, буханка хлеба, лежавшая на кровати вместе с молотком и гвоздями, — все это говорило о том, что новые хозяева только еще располагаются.

Что, устраиваетесь? — входя в большую светлую комнату Лихарева, спросил Бочкарев.

Лихарев быстро повернулся на голос.

— А, Павел Степанович! — сказал он приветливо, — Да, вот решили привести в порядок жилье. Сейчас закончим.

— Ну-ну, устраивайтесь. Я мешать не буду. Посижу пока, покурю.

Бочкарев присел на стул, закурил и стал молча оглядывать комнату. Алеша раскладывал на стуле белье. Потом он вынул из чемодана бархатный коврик, вытканный необыкновенно яркими узорами, и в нерешительности остановился посреди комнаты, не зная, куда бы его пристроить… Бочкарев взглянул на противоположную стену и насторожился: с висевшего над кроватью портрета на него смотрели знакомые серые глаза. Кто это? Он невольно перевел взгляд на Лихарева. В первую минуту ему показалось, что это было одно и то же лицо. Впрочем, нет, на портрете был изображен кто-то другой. «Кто это?» — думал он, теперь уже окончательно убедившись, что перед ним не портрет Лихарева. У человека, смотревшего из черной багетовой рамы, были более крупные черты лица, и только большие спокойные глаза чрезвычайно напоминали глаза Лихарева.

— Прошу прощенья, товарищ комбриг, скажите, кто это такой? — спросил Бочкарев, кивнув на портрет.

— А что? — Лихарев с легкой улыбкой взглянул на него.

— Сходство с вами очень большое, и вместе с тем уверен, что это не вы.

— Да. Это мой прадед. Декабрист. Другом Лермонтова был. Николай Первый разжаловал его в солдаты и сослал на Кавказ…

— Вот как! Гм… — сказал Бочкарев и доброжелательно посмотрел на комбрига. — Ну и как же сложилась судьба вашего прадеда? — спросил он, помолчав.

— Убит в сражении на реке Валерике, — сказал Лихарев. — Между прочим, описание его смерти я случайно нашел в записках декабриста Лорера… Ну, вот и готово, основное сделано. — Лихарев встал. — Так чем могу служить, Павел Степанович? — спросил он Бочкарева.

— Да нет, я просто так, наведаться. Шел мимо, дай, думаю, зайду посмотрю, как наш комбриг устроился.

— Устроились хорошо. Только вот надо будет попросить у врача марли окно завесить, а то, смотрите, сколько комаров налетело.

— Малярией не болеете? — спросил Бочкарев.

— Нет. У нас в Восточной Бухаре была хинизацня. Хочешь не хочешь, три порошка в день прими. А потом мы на месте не стояли. Все время в походе, и больше в горах… Да что же это я вас, как соловья баснями? — вдруг спохватился Лихарев. — Хотите чаю?

— Нет, прошу прощенья, мне пора, — сказал Бочкарев, поднимаясь со стула. — Вы скоро будете в штабе?

— В штабе? Через полчаса.

— Приходите. Дежурный говорил, почта пришла из Ташкента… — Бочкарев приятельски кивнул Лихареву и вышел из комнаты.

Иван Ильич Ладыгин сидел над книжкой, когда к нему вошел посыльный из штаба и сказал, что его срочно требует командир полка Кудряшов.

Иван Ильич быстро собрался и, прицепив шашку, направился к командиру полка.