Ольга Гурьян - Обида маленькой Э

— Мы поставим миску здесь на площадке, а потом я провожу тебя вниз и на обратном пути возьму еду. Не бойся.

Маленькая Э открыла глаза и увидела какую-то бесформенную фигуру. Большую жабу? Маленького верблюда? Присмотревшись, она поняла, что это горбун.

Наутро тетка вновь велела Маленькой Э отнести наверх миску с едой.

Как мне величать того, кому я ее подам? — спросила Маленькая Э.

— Умин — безымянный, — ответила тетка. — У него нет имени.

При ясном свете лестница уже не казалась страшной. Маленькая Э поднялась на седьмой этаж. Двумя руками она держала миску и, добравшись до двери, тихонько толкнула ее ногой. Дверь сразу распахнулась, сухо стукнув створками.

Комната, в которую вошла Маленькая Э, была так совершенно пуста, будто пронесся по ней иссушающий ветер и начисто вымел все следы жизни. На полу у окна, словно кучка костей в пустыне, примостился горбун. Его халат, когда-то синий, был так ветх и обесцвечен, что стал иссера-белым. С подбородка свисала редкая, в девять-десять волосиков, седая борода.

Маленькая Э поклонилась, спросила:

— Господин Умин, куда прикажете поставить миску?

Голос горбуна слегка заскрипел, будто колесо, которое давно не приводили в движение. Он ответил:

— Я не господин. В нашей стране господа — монголы. А китайцы — рабы или пленники. Я пленник.

Но так как Маленькая Э все еще стояла, держа миску в руках, он сказал:

— Поставь миску на пол у окна.

Маленькая Э сделала так и повернулась к выходу. Горбун, вероятно, очень давно молчал, и ему хотелось поговорить. Он сказал:

— Подожди. Здесь в миске много еды. Сядь и поешь со мной.

Маленькая Э не посмела отказаться. По очереди передавая друг другу палочки, они поели, и горбун спросил:

— Кто ты и откуда взялась?

Маленькая Э все ему рассказала, а он внимательно слушал, проводя двумя пальцами по бороде. Когда она кончила говорить, он сказал:

— Приходи опять. — И, поняв, что он устал, она взяла пустую миску и ушла.

Дни проходили за днями, и на четырнадцатый день месяц стал круглый и светлый. Затем он вновь начал сокращаться, а затем вновь достиг своей полноты. Вновь он стал узким, как дынная корка, и вновь народился. Месяц менялся с каждым днем, а дни были все одинаковы. Оттого, что этих дней было так много и они ничем не отличались друг от друга и проходили так быстро, что едва рассвело, как уже вновь темнело, Маленькая Э незаметно привыкла к своей новой жизни. Работы было много, но ведь Маленькая Э никогда не была лентяйкой. Тетка оказалась не такой уж злой. Надо было только беспрекословно и немедленно слушаться, и тетка ни разу ее сильно не побила, только грозилась. Маленькая Э терпеливо ждала, когда придет за ней Сюй Сань, а пока что таскала воду, латала тряпье, терпеливо стояла над очагом, пока варилась похлебка. Дважды в день Маленькая Э относила еду Умину. Иногда он хмуро молчал, а иногда говорил: «Подожди!» — и начиналась беседа. Два-три слова сегодня, три-четыре слова завтра, Маленькая Э узнала всю его жизнь.

В молодости был он знаменитый художник.

— Самый лучший во всей Поднебесной? — спросила Маленькая Э.

— Нет, но хороший художник.

Люди охотно покупали его картины. Жить было легко и радостно. Друзья, прогулки по живописным местам, странствия по горным рекам, и счастливое возвращение в свой дом. Вино и песни. В саду пионы и хризантемы. В доме древние нефриты, бронза и книги. И в тени бамбуков уединенный павильон, где он писал свои картины. По примеру великого художника Го Си, он, прежде чем начать писать, открывал все окна, готовил место для работы, возжигал благовония, мыл руки, чистил камень для растирания туши. И так, успокоив душу и сосредоточив мысли, начинал свои труд. Такая жизнь продолжалась не год и не два, а много лет. Пока не пришли монголы

После этого кисть перестала его слушаться. Она висела в его руке тяжелее камня. Уже он не мог одним поворотом кисти провести окружность. Тушь растекалась по бумаге бесформенными пятнами. Белый фон бумаги уже не давал подобия дали, неба, тумана, все застилающих облаков, а лежал, тяжелый и близкий, как стена, закрывавшая горизонт.

— Отчего? — спросила Маленькая Э.

— От ненависти! Я не мог писать, когда мои страна порабощена. О, если бы сумел я нарисовать дракона, который пожрал бы всех монголов!

Маленькой Э это показалось шуткой, она захихикала и спросила:

— Разве нарисованный дракон может что-нибудь сделать?

Умин ответил:

— В древние времена жил художник Чан Сен-ю, такой удивительный, что до сих пор художники учатся у него своему искусству. Однажды он изобразил дракона, но долго не решался нарисовать ему глаза. Друзья настаивали, умоляя его закончить картину. Нехотя положил он последний блик. Тотчас дракон ожил, расправил свои крылья, взвился в воздух и исчез.

Итак, Умин уже не писал картин, и кончились деньги. Он продал нефриты и бронзу. Продал дом и сад. Продал кисти — острые, круглые, жесткие, мягкие, подобные иголке, похожие на нож. Последней продал он тушь, и это была самая тяжкая утрата. Потому что «тушь простая — превыше всего».

Маленькой Э это тоже показалось смешным, но, видя, как печально лицо горбуна, она не решилась смеяться, а только спросила:

— Что же в простой туше такого высокого?

— Тушью изображают горы, исполненные мощи, высокие и утесистые, с вершинами, утонувшими в облаках. Весной облака тихие и мягкие. Летом густые, с зародышем грозы и бури. Осенью редкие, легкие. Зимой мрачные. Горы особенно прекрасны, когда они рядом с водой. Вода — существо живое. То она кроткая и гладкая, то вздутая, как мускулы. Она может быть резко изогнута, как крылья, может быть быстрой и сильной, как стрела. И все они вместе — воды, горы и облака — образуют картину, в которой можно жить и гулять, слышать пение птиц и крик обезьян.

— Вы шутите! — сказала Маленькая Э. — Как же можно жить и гулять в нарисованной картинке?

Тогда Умин рассказал ей о великом У Дао-цзы, который в молодости рос сиротой, стал искусным живописцем в пятнадцать лет, придворным художником императора и внезапно чудесно исчез.

На длинной стене написал он картину, и, когда отдернул занавес, закрывавший ее, пред изумленными зрителями предстали горы, леса, облака, люди, птицы и все, что только есть в природе. У Дао-цзы указал на одно место в своей картине и сказал: «Посмотрите на этот грот у подножия горы. Это храм, а в нем живет один дух». Он хлопнул ладонями, дверь в грот отворилась. «Внутри грота необыкновенно прекрасно», — сказал художник и вошел внутрь. Тотчас дверь грота закрылась и вместе с тем исчез весь пейзаж, и стена стала белой, какой была до прикосновения кисти художника. С тех пор У Дао-цзы больше не видели…