Сергей Смирнов - Царь Горы, Или Тайна Кира Великого

— Царь! Сейчас темно, но ты не смотри вниз. Ты ведь уже много лет не смотрел вниз. Удержись от этого, царь, еще полчаса.

Уже спустив его вниз на плетр («лунный» царь Вавилона не отличался большим весом), я вдруг спохватился и крик­нул едва не в полный голос:

— Царь! Как мне признать твоего сына среди других? Если он не окажется на царском месте...

Моим соперникам тоже стоило прислушаться.

— Ты сможешь признать его,— донесся до меня спо­койный, если не смиренный голос Набонида,— Признаешь так же, как два раза признавал меня.

Путь к верхним покоям, где пьянствовал обезумевший Валтасар, занял у меня всего несколько мгновений. Я об­наружил на вершине крепостной башни темную круговую галерею и, двигаясь вдоль внутренней стены, нащупал пол­дюжины бронзовых дверей. Но все двери были наглухо заперты и уже не охранялись, поскольку под ноги не по­палось ни одного трупа и ни одного пятна крови. К одной двери я прижался ухом. Изнутри доносился гул голосов, будто там роились осы.

Доказательство того, что мне не удалось чудесным образом опередить своих соперников, я обнаружил скоро, тоже на ощупь. Под сводом галереи располагались малень­кие окошки, из которых тянуло ночной прохладой. Из одного свисала веревка.

Теперь можно было воспользоваться чужой невольной помощью. Я осторожно потянул за веревку и, когда удо­стоверился, что та выдержит мой вес, взобрался по ней и с трудом протиснулся в тесное отверстие. Так я вновь ненадолго повис снаружи, над землей, до которой было теперь не ближе, чем до самих небес, а потом, ведомый «нитью Ариадны», всунул голову в другое отверстие, что находилось выше первого примерно на пять локтей. От­туда мне навстречу пахнуло теплым, спертым духом и гарью. Гул голосов доносился громче. Это было уже не окошко, а один из отводных ходов для проветривания покоев.

Я подумал, что если теперь, как крот, поползу по этому ходу, то, чего доброго, упрусь головой прямо в зад пос­леднего из убийц или же выпаду прямо им на руки.

Немного раскачавшись на веревке из стороны в сторону, я достал ногой одно из соседних отверстий и, приложив еще немного усилий, пробрался в другой ход.

Признаться, я едва смог пролезть туда и, пока двигался, чуть не задохнулся насмерть. Те два десятка царских локтей, выстланные птичьим пометом и разделенные на два колена, дались мне совсем не легче, чем две сотни локтей подъема по голой стене. Как проклинал я неумеренные застолья с толстыми чиновниками в Сардах, Киликии и Каппадокии!

Несколько взрослых мужчин, втиснувшихся по очереди в такой ход, непременно бы задохнулись. Убийцами Валтacapa можно было послать только худых, жилистых под­ростков. Такая мысль странным образом успокоила меня, и я приготовился проиграть это состязание легкой и без­заботной юности.

Второе колено шло под уклон и расширялось, выводя к свету. В конце пути теснота уже не мешала, а помогала мне, иначе легко было бы вывалиться прямо на головы пирующих.

И вот с высоты никак не менее пятнадцати локтей я обозрел то безумное, уже захлебнувшееся само в себе пир­шество.

Тела — в роскошных золотых одеждах и полностью об­наженные — шевелились, как черви в густом навозе. До­рогих блюд, сосудов, подносов было на низких столах ни­чуть не больше, чем вокруг столов — на коврах, на кафтанах и даже на спинах изнемогших обжор и пьяниц. И все это золото сверкало и тоже двигалось, расползалось в разные стороны и местами тонуло среди тел. Полуобъеденная туша жареного теленка валялась в пустом углу, точно дожидаясь стервятников или собак. Тут и там всплывали бараньи кости с обрывками плоти. Вряд ли и десятая часть винных сосудов стойко держалась в естественном положении, на днищах; большинство давно каталось на пузе, извергая остатки алой жидкости. Самым крепким гостям пир давно опротивел, и они занимались соитием кто с женщинами, а кто друг с другом. Они отталкивали ногами и руками мешавших им бездельников. Какой-то сумасброд, похоже, начинал пристраиваться к оставленному без присмотра теленку. И вся эта оргия издавала звуки, сливавшиеся в нечеловеческий гул: икала, рыгала, пускала ветры, сладострастно стонала, извергала содержимое раздувшихся, как мехи, желудков и из последних сил славословила Валтасара.

Набонидова сына я никак не мог отыскать глазами и уже стал с опаской подозревать, что он одним из первых утонул в этом животном месиве.

«На три года их явно не хватит!» — усмехнулся я, прежде чем был ослеплен поразительно яркой вспышкой.

Что может сверкнуть ярче молнии?

Там, под каменными сводами дворца, сверкнуло разом не меньше трех молний.

Гул голосов как бы вздулся, подобно бычьему пузырю, и лопнул общим воплем ужаса. Этот вопль едва не вытол­кнул меня через ход наружу — такая мощная волна затх­лого, перегоревшего в утробах эфира ударила снизу мне в лицо.

Пока я моргал, пытаясь справиться с ослеплением, все поползли в одну сторону. Кто еще мог, вскочил на ноги и бросился бежать. Шумно задвигались дверные засовы.

Конца веревки, закрепленной мною у самого начала хода (сам ход изнутри был тщательно промазан глиной, и не нашлось ни одной щели, за которую можно было за­цепиться железным когтем), хватало еще на пять локтей, не больше.

Не долго думая, я крепко схватил конец одной рукой и, вывалившись из хода вниз, повис над толпой, обезумевшей уже не от обжорства и разврата, а от общей паники.

Веревка стала вращаться в руке, и я, завертевшись вместе с ней, с высоты десяти локтей быстро обозрел происходя­щее.

Огромные парчовые занавеси, закрывавшие стены на той стороне, где находилось царское возвышение, пыла­ли. Огонь словно охватил их сразу целиком, и, казалось, по воле самого Зевса, бросившего молнии в нечестивцев, горят уже сами стены. С самого возвышения тянулся вниз, к столам, густой, желтоватый дым. Едкий запах, защекотавший ноздри, явно исходил от этого колдовского тумана.

Царское место оказалось пустым.

Пьяные, обессилевшие от пиршества люди наконец справились с засовами и принялись давить друг друга на­смерть в дверях.

Краем взора я приметил трех маленьких и очень шустрых человечков, мелькнувших за боковыми занавесями.

Пылавшая материя тем временем провисла и обнажила наверху еще два хода, из которых свисали струйки пламени. То горели веревки, по которым спустились отважные мсти­тели.

Меня никто не замечал. Я отпустил конец, свалился вниз переспевшим яблоком и едва не раздавил пьянчугу, которому было все равно — пожар или потоп.

У дверей я выхватил из толпы какого-то сановника, еще крепко державшегося на ногах, и, сдавив пальцами его ушные раковины, гаркнул ему в одно ухо:

— Где Валтасар?!

— Не знаю! — дернулся он, как пойманный заяц.