Сергей Смирнов - Царь Горы, Или Тайна Кира Великого

Я с трудом скрыл волнение и опустил голову, опасаясь, что зримо бледнею. Надо было торопиться в Пасаргады, уезжать немедля! Однако мой ночной отъезд мог вызвать подозрения. «Помните, что слухи порой обгоняют ветер»,— не раз говаривал Скамандр.

— Признаюсь, что царь персов Кир пригласил меня обучать своего сына Камбиса языкам и точным наукам,— хвастливо заявил вавилонянин,— Мне также известны мно­гие секреты врачевания. Великий Мардук расположил звез­ды на небосклоне в пользу царя персов.

«Еще один лекарь!» — изумился я, пристально глядя в стол.

— Что ж,— со вздохом откликнулся иудей.— По просьбе славного царя персов Кира я везу ему много ценных и полезных вещей. Пожалуй, стоит немного задержаться и потратиться еще на добрых аравийских коней. Я приведу их в Пасаргады как раз к тому дню, когда полностью за­вершится великое вавилонское лечение.

Тут уж все вино разом вышло из меня холодным потом! Сколько еще было дорог и сколько еще «благодетелей» то­ропилось к царю Киру со всех концов света?! Видно, судьба его решалась не мелкими злыми духами, а самими верховными богами. Чем-то этот добрый правитель их встревожил? Так или иначе, всяких посланников набиралось немало, а вся мзда должна была достаться тому, кто поспел бы первым.

Последняя мысль подняла меня на ноги.

Пошатываясь и спотыкаясь, я удалился от стола. Шутки, что тут же донеслись мне вслед, не рассердили меня.

Я добрался до своей комнатушки, задвинул за собой дверной засов — и в тот же миг преобразился в Болотного Кота, выходящего на ночную охоту. Раздеться, а затем вы­браться через крохотное окошко на саманную крышу стоило мне еще пары мгновений.

Ночь была безлунной. Надо мной ярко светили звезды. Судьба явно благоволила мне.

Повозки с товарами и мулы иудейского купца стояли за отдельной загородью. Наемные охранники жгли костры и, успев захмелеть, громко переговаривались, то есть были и слепы и глухи. Найти лаз под оградой тоже оказалось нетрудным делом.

Так я подобрался к повозкам и провел опись чужому имуществу. Там были тарские ковры, прекрасные ткани из Харрана и Каппадокии, свитки египетского пергамен­та. Все это я определил на ощупь, а по запаху — откуда вина в объемистых бурдюках. Оказалось, из родной Ионии. Некоторые повозки были нагружены мешками с каким-то сыпучим товаром. Тонким, коротким кинжалом — тем самым, которому предстояло стать последним словом судьбы,— я вспорол три мешка и удивился. Тонкими ру­чейками из мешков потекла мне на пальцы пшеница. На вкус зерно было отменным. Но странный, едва уловимый запах подсказывал мне, что хлеб здесь не главное. Пришлось перевернуть верхние мешки и забраться по­глубже. Я нанес раны еще нескольким и вот, сунув руку в одну из дыр, едва не с криком отдернул ее назад. Мне самому пустили кровь!

Другой рукой я осторожно пощупал лезвия. То были длинные обоюдоострые мечи, кованные или в Беотии, или в Пеллах Македонских. Дорогое и прекрасное оружие!

Размышлять над этим открытием не хватало и стигмы времени. Я уложил все как было, выбрался из стойбища и вскоре вновь очутился на крыше. Теперь моей целью был ученый муж из Вавилона.

В его комнате стояла непроглядная темень. Но если свеситься ниже к окошку, то по сопению постояльца легко было определить, что он притворяется спящим.

Для такого случая у меня, как и у всякого Болотного Кота, была припасена крохотная дощечка с отверстием, палочка, большой рыбий пузырь и сухой пучок травы Цирцеи. Пузырь с тлеющей дурманной травкой полетел в окно, и вскоре послышался грохот падающего тела. Мне оставалось сосчитать еще до тридцати, потом по­вязать нос и рот льняной тряпкой, смоченной известко­вым раствором, спуститься в окошко и на всякий случай задержать дыхание.

В суме ученого мужа я не нащупал ничего опасного — только исписанные свитки кож и пергаментов, медную ли­нейку и угольник. Зато его широкий двуслойный пояс хра­нил много такого, чем добрый вор мог поживиться: золотые монеты лидийской чеканки и три крупных изумруда. Од­нако слишком любопытному вору довелось бы тут скорее не разбогатеть, а лечь мертвецом.

Мои пальцы наткнулись на два серебряных шипа, полых внутри, тупые концы которых были запаяны смолой. В таких шипах тайно носят смертельные яды. Я отошел в угол и отвел от носа край повязки. Чутье не помогло мне, но утром мои догадки подтвердились. В одном из шипов таилась хрустальная пыль, разъедающая кишки того, кто отведает вино или мед, сдобренные этот страшной при­правой. В другом — яд морских ежей, которого хватило бы сразу «вылечить» и коней царя, и самого царя, и все царское войско.

Скамандр учил нас быть ворами, которые не остав­ляют следов воровства. Вот что мне оставалось сделать в комнате посланника Вавилона: снова затянуть на нем пояс, аккуратно повязать на поясе все кожаные тесемки, потом подрезать и надорвать их в том месте, где хра­нились шипы, а заодно — и сам крохотный тайный кар­машек (пусть ученому мужу в пути придется проклинать себя за свое ротозейство), наконец аккуратно устроить путника на его ложе, сунув ему под щеку его ладошку. Последние два дела: прихватить пузырь и убраться са­мому.

И еще одно важное дело оставалось мне свершить той ночью близ вавилонского Ниппура, на постоялом дворе, над крышей которого звезды и впрямь расположились зло­вещей тайнописью. Иудейского обоза я не опасался, а вот «ученый» наверняка знал дорогу лучше меня и хоть ли­шился своих змеиных зубов, но мог-таки добраться до Кира первым. Этого я позволить ему не мог. Его жеребец стоял в конюшне рядом с моим, а на следующий день должен был отстать от моего не меньше, чем на четыре сотни стадиев.

У ворот конюшни я прислушался. Мой конь опасливо фырчал. Мне показалось, что там возится какая-то мелкая тварь — кошка или крупная крыса. Щель под воротами была широкой. Я проскользнул в нее и обомлел. Слух не мог обмануть меня: то, что я собирался сделать с чужим конем, уже делали с моим!

Одним прыжком я настиг негодяя и вцепился одной рукой в горло, а другой в его руку. Кони шарахнулись в стороны. Мы оба испугались шума и, разом оттолкнувшись ногами, откатились к воротам.

Негодяй оказался маленьким, жилистым и вертлявым, все норовил укусить меня и лягнуть в пах. Но справиться с ним не стоило большого труда. Я заломил ему руку и уперся коленом в затылок. Он тихо застонал.

— Кто послал тебя, крысенок? — прошипел я у него над ухом.

Он терпел боль и не сдавался.

Тогда я вынул у него из онемевших пальцев железную колючку, которую он хотел оставить в копыте моего коня, засунул ее ему между ног и стал вдавливать в мошонку. Он захрипел, а потом завонял такой отвратной кислятиной, что я уж решил было плюнуть ему на спину и убраться. Но тут он сдался и еле выговорил имя: