Иван Вазов - Под игом

Бей — шестидесятилетний старик — нахмурился при виде доктора, но все-таки предложил ему сесть. Подобную тактику турки иногда применяли по отношению к обвиняемым, чтобы расположить их к признаниям. К тому же Соколов был домашним врачом бея, и старик его любил.

Доктор внимательно осмотрелся и с удивлением увидел на диване свою куртку, ту самую, которую он подарил Краличу. Это сразу пролило свет на все его недоумения.

— Скажи, доктор, это твоя куртка? — спросил бей. Соколов не хотел да и не мог отрицать этого и ответил утвердительно.

— А почему она не у тебя?

— Я вчера подарил ее одному бедняку.

— Где же это было?

— На Хаджи-Шадовой улице.

— В котором часу?

— В два часа по турецкому времени.

— Ты знаком с этим человеком?

— Нет, но мне стало жаль его. Он был в лохмотьях.

— Как врет, несчастный! — проговорил Нечо презрительно.

— Чего ты хочешь, Нечо? — прошептал его сосед. — Утопающий хватается и за соломинку.

Бей лукаво усмехнулся — мол, стреляного воробья на мякине не проведешь. Он не сомневался, что куртка была снята с плеч самого доктора. Так показывали и стражники.

— Кириак-эфенди, подай то, что нашли в куртке… А это тебе знакомо?

Доктору предъявили номер газеты «Независимость» [27] «Независимость» — газета, издававшаяся Любеном Каравеловым в 1873–1874 г.г. в Бухаресте и фактически бывшая органом Центрального революционного комитета, объединявшего вокруг себя болгарских революционных демократов. и печатную крамольную листовку. Он сказал, что никогда их не видел.

— Кто же положил их тебе в карман?

— Я уже вам сказал, что подарил свою куртку незнакомому человеку; может, это он их туда положил.

Бей опять усмехнулся. Доктор почувствовал, что дело принимает плохой оборот: его обвиняли по меньшей мере в сношениях с бунтовщиками.

Так вот кто он такой, этот вчерашний незнакомец! Если бы доктор узнал это вовремя, он спас бы от беды и его и себя.

— Позовите раненого Османа! — приказал бей.

Вошел полицейский, рука которого была забинтована выше локтя. Это был тот, что сорвал куртку с плеч Кралича, и в этот момент в него попала пуля, пущенная другим полицейским. Но Осман — то ли по ошибке, то ли по злому умыслу — утверждал, что его ранил бежавший мятежник.

Осман подошел к доктору.

— Это он и есть, эфенди, — проговорил он.

— Ты с него сорвал куртку? Узнаешь его?

— Он в меня и пулю пустил на Петканчовой улице. Доктор смотрел на полицейского, ошеломленный. Тяжкое да к тому же и ложное обвинение вызвало в нем бурю негодования.

— Полицейский врет без зазрения совести! — крикнул он.

— Выйди, Осман-ага!.. Ну, как, — снова обратился к Соколову бей, и лицо его стало серьезным, — ты отрицаешь все это?

— Ложь и клевета! Я никогда не ношу револьвера, а по Петканчовой улице вчера даже и не проходил.

Онбаши поднес к свече и осмотрел револьвер, взятый во время ареста доктора с его стола, и проговорил многозначительным тоном:

— Четыре пули… а пятую он выпустил.

Бей столь же многозначительно кивнул головой.

— Ошибаетесь! Вчера вечером я не брал с собой револьвера.

— А где ты был вчера вечером, когда все это произошло, — часа в три по турецкому времени?

Для Соколова этот неожиданный вопрос прозвучал как гром среди ясного неба. Доктор густо покраснел от смущения, но ответил уверенным тоном:

— В три часа я был у Марко Иванова — у него ребенок болен.

— Ты пришел к чорбаджи Марко в четыре часа без малого; мы тогда только что вышли от него, — возразил онбаши, встретившийся с доктором у дома Марко.

Доктор молчал, подавленный. Обстоятельства сложились против него. Он чувствовал, что запутывается.

— Лучше ответь нам чистосердечно: где ты был после того, как отдал свою куртку на Хаджи-Шадовой улице, и перед тем, как зашел к чорбаджи Марко? — спросил бей.

Прямой вопрос требовал столь же прямого ответа. Но доктор Соколов молчал. Он не умел скрывать своих чувств, и мучительная внутренняя борьба исказила его черты.

Это смущение, это молчание были красноречивее исповеди. Они дополнили улики, собранные против него. Бей не сомневался в виновности доктора, но все-таки спросил его еще раз:

— Скажи, где ты был в это время?

— Не могу сказать, — тихо, но решительно ответил доктор. Этот ответ поразил всех присутствующих. Нечо, советник, иронически подмигнул Стефчову, как бы желая сказать: «Попался в ловушку, несчастный!»

— Отвечай! Где ты был тогда?

— Этого я никак не могу сказать… Это тайна, и моя совесть — и лекарская и просто человеческая — не позволяет мне открыть ее. Но на Петканчовой улице я не был!

Бей настоятельно требовал ответа и грозил доктору, что молчание приведет к тяжелым для него последствиям. Но доктор уже смотрел спокойно, как человек, сказавший все, что он считал нужным.

— Так ты не хочешь отвечать?

— Я все сказал.

— В таком случае ты этой ночью будешь нашим гостем. — Отведите его в тюрьму! — приказал бей строгим тоном.

Доктор вышел растерянный, ошарашенный всеми этими обвинениями; опровергнуть их было не в его власти, потому что как он сам признался, он ни в коем случае не мог сказать, где он был вчера вечером.

Марко спал плохо. События этой ночи отняли у него душевный покой. Он встал раньше обычного и отправился в кофейню Ганко выпить кофе. Ганко только что открыл свое заведение и разжигал печку. Марко был его первым посетителем.

Содержатели кофеен — словоохотливые люди, и Ганко, отпустив несколько острот, которые он неизменно повторял всем посетителям, подавая кофе, поспешил сообщить Марко о происшествии с доктором на Петканчовой улице и о том, к каким последствиям оно привело. Все это Ганко рассказывал с большим воодушевлением, сдабривая свою повесть множеством всяких нелепостей.

У людей с мелкой душой несчастья ближних обычно пробуждают три чувства: во-первых, удивление; во-вторых, внутреннее удовлетворение, — ведь беда свалилась не на их голову; и, в-третьих, скрытое злорадство. Эти темные чувства таятся в самых глубинах человеческой натуры. А у Ганко, кроме того, был зуб на доктора, который однажды потребовал списать с его счета стоимость двенадцати чашек кофе взамен гонорара за визит. Ганко не мог простить доктору этого неслыханного поступка.

Удивлению Марко не было границ. Ведь он вчера вечером разговаривал с доктором, но ни в его лице, ни в словах не заметил никаких следов пережитого волнения. Да Соколов и не стал бы скрывать от Марко такие вещи.

В кофейню вошел онбаши, и Марко воспользовался случаем расспросить у него, как было дело. Из разговора с онбаши Марко понял, что доктор стал жертвой заблуждения полиции, но Кралич ускользнул из ее когтей. Радость озарила его лицо.