Елена Ржевская - Берлин, май 1945

Здесь, в убежище, уже справили «самоубийственный совет», как назвала его Рейч. А «фронтовой листок» Геббельса от 27 апреля, попавший к нам тогда, обращается к берлинцам пошло, бравурно: «Браво вам, берлинцы! Берлин останется немецким!..» — и лживо обещает помощь:

«Уже движутся отовсюду к Берлину армии, готовые защитить столицу, нанести решающее поражение большевикам и в последние часы изменить судьбу нашего города. Поступающие извне донесения свидетельствуют об их успехах. Боевые части, которые продвигаются сюда, знают, как ждет их Берлин. Они и впредь будут фанатически сражаться за наше спасение».

Откроем записную книжку-дневник Бормана. Под этой же датой, 27 апреля, совсем иного характера запись. Она отличается и от предыдущих, состоящих обычно из информации и восклицательных знаков — единственно эмоционального элемента:

«Пятница 27 апреля.

Гиммлер и Йодль задерживают подбрасывание нам дивизий.

Мы будем бороться и умрем с нашим фюрером — преданные до могилы.

Другие думают действовать из «высших соображений», они жертвуют своим фюрером, — пфу, какие сволочи! Они потеряли всякую честь.

Наша имперская канцелярия превращается в развалины.

Мир сейчас висит на волоске.

Союзники требуют от нас безоговорочной капитуляции — это означало бы измену родине!

Фегелейн деградирует — он пытался бежать из Берлина, переодетый в гражданский костюм».

Давались заверения фюреру, что последуют за ним в могилу, и делались об этом пометки в дневниках, но умирать не собирались. Как видно из приведенной мною выше телеграммы Бормана своему адъютанту Хуммелю, он заручался пристанищем далеко от Германии. Словом, готовились действовать, спасаться. Задерживал Гитлер.

«Второй день начинается ураганным огнем, — записывает Борман 29 апреля. — В ночь с 28 на 29 апреля иностранная пресса сообщила о предложении Гиммлера капитулировать.

Венчание Адольфа Гитлера и Евы Браун. Фюрер диктует свое политическое и личное завещание.

Предатели Йодль, Гиммлер и генералы оставляют нас большевикам!

Опять ураганный огонь!

По сообщению противника, американцы ворвались в Мюнхен!»

По иностранному радио передали подробнее информацию агентства Рейтер о предложенном Гиммлером английским и американским властям сепаратном мире. Перепечатанная секретаршей Юнге (огромные буквы!), она была вручена Гитлеру. Вот что он прочитал тогда (эта бумага сохранилась в одной из его папок):

«Правительство Его Величества уполномочено еще раз подчеркнуть, что речь может идти только о безоговорочной капитуляции, предложенной всем трем Великим державам, и что между тремя государствами существует теснейшее единодушие».

Этот ответ косвенно наносил удар по его собственному плану.

29 апреля, вслед за отбытием Грейма, которому Гитлер приказал добраться в Рехлин и отправить все имеющиеся у Германии самолеты на Берлин, в помощь мифическому Венку, дополз наконец до имперской канцелярии слух: армия Венка разгромлена.

«Тем самым все наши надежды на спасение рухнули, — пишет Раттенхубер. — Прорыв наших войск на Берлин оказался безуспешным. Драматизм положения усугублялся еще тем, что все эти сообщения Гитлер получал под аккомпанемент русских тяжелых снарядов, рвавшихся на территории имперской канцелярии. В этот день на Гитлера было страшно смотреть».

«После прорыва русских моторизованных частей в районе Ангальт-вокзала и Кенигсплац фюрер стал беспокоиться о том, чтобы не упустить момент покончить самоубийством, — писал в своих показаниях Гюнше, адъютант фюрера от СС. — Ибо остались считанные часы до момента внезапного появления русских танков перед бетонированным убежищем».

В ночь на 29 апреля Гитлер устраивает брачную церемонию.

Больше десяти лет Гитлер был связан с Евой Браун, прежде служившей в Мюнхене в фотоателье Гофмана, который впоследствии разбогател, получив монополию на фотографии фюрера. Вместе с фотографом Гофманом Ева Браун сопровождала чрезвычайно любившего фотографироваться Гитлера в его пропагандистских поездках перед захватом власти.

Гитлер поселил ее в своем замке Берхтесгаден, и там она была хозяйкой дома. В Берлине он жил один: нацистская пропаганда прославляла аскетизм фюрера.

Летчица Рейч, в то время очень преданная Гитлеру, наблюдавшая Еву Браун в подземелье, была шокирована близостью к своему фюреру такой «незначительной по умственным данным» женщины, поглощенной, по словам Рейч, уходом за собой, упорно твердившей, что нужно убить всех «неблагодарных свиней», покинувших бункер, «неспособных покончить с собой»; в присутствии Гитлера — молчаливой, услужливой: «Она всячески заботилась о его удобствах».

До сих пор о существовании Евы Браун не было известно. Ни жена, ни признанная любовница, всегда остававшаяся в тени, вдали, она вдруг решительно и неожиданно, переступив заведенный порядок, демонстративно явилась в подземелье в середине апреля. Как полагают, не только для того, чтобы разделить с ним суровые дни, но и чтобы достичь недосягаемого, мучительно заветного — воплотиться в жену фюрера.

Но пока не было еще решения Гитлера о самоубийстве, не было речи и о женитьбе. И лишь когда окончательно решение покончить с собой им принято, поспешно затевается оформление брака, свадебный вечер. Возможно, это было условием Евы Браун, согласившейся умереть вместе с ним. К своей цели — стать женой фюрера — Ева Браун пришла ценой жизни.

Гитлер, католик по рождению, преследовавший церковь, чтобы бог не мешал ему возвыситься и стать самому наравне с богом, едва ли теперь мог вспомнить, что он грешил, живя с женщиной вне брака. Скорее, понадобилось пристойнее выглядеть перед историей, раз уж стали явными эти тщательно скрываемые отношения. Это проглядывает в его «личном завещании». Гитлер начинает с объяснения: он «считал, что не может взять на себя такую ответственность, как женитьба, но теперь перед смертью я решил сделать своей женой женщину, которая… разделит мою судьбу». За этими словами — вознаграждение Евы Браун за готовность умереть с ним. Ведь вдвоем не так жутко. И наконец, мистику и невропату, в экзальтации свадебной обрядности ему легче было сжать зубами ампулу цианистого калия.

Когда рассказали Ганне Рейч о свадьбе, она, за несколько часов до того покинувшая убежище, не поверила, что это могло произойти. Она сказала:

«Условия в бункере в последние дни сделали бы такую церемонию смешной».

Но она состоялась. Гитлер совершал еще один «исторический шаг».

За стенами имперской канцелярии бились немецкие солдаты. Рядом, на Потсдамской площади, в подземных станциях метро, изнемогали раненые, у них не было ни воды, ни пищи.