Геннадий Семенихин - Новочеркасск: Роман — дилогия

— Вы сейчас тут один? — спросил он.

— Один, — немного растерявшись, ответил Сергей Андреевич, опасливо про себя подумав: «А ну как хватит колосником по черепушке? Сейчас стало модным колосниками убивать». Но человек, усмехнувшись его растерянности, тихо пояснил:

— В этом конверте деньги.

— Мне? — пораженно всплеснул руками Якушев.

— Да, вам. Здесь пятьдесят рублей. Спрячьте их и ни о чем никому не говорите.

— Да за что же? — заволновался от неожиданности старик.

Незнакомец снял с головы мятую фуражку и грустно покачал головой.

— Хороший у вас сын, Сергей Андреевич, — сказал он вместо ответа. — У всех бы отцов были такие сыновья!

— Павлик! — вскричал старик, осененный внезапной догадкой. — Вы его видели? Где он и что с ним, почему не приедет, он же обещал!

— Спокойнее, — улыбнулся рабочий, — и тише, пожалуйста. Не надо, чтобы нас услышали. Павел Сергеевич жив и здоров. Вам привет от него. Мы знаем, как вы живете… Эти деньги рабочие собрали вам.

— На жизнь? — жалобно протянул Якушев.

— Ну не на динамит же, которым надо царя взорвать, — засмеялся неожиданный гость.

— А где же сын? Дайте мне его адрес, я ему сегодня же напишу, — засуетился Якушев.

— У Павла адреса нет, — печально вздохнул незнакомец. — Он сейчас на нелегальном положении.

В ту ночь, думая о сыновьях, Сергей Андреевич не сомкнул глаз. «Какие они оба хорошие и какие разные! Одна мать произвела их на свет, одним молоком вспоила, но как они не похожи друг на друга. Саша, как стеклышко, светел. Добр и ясен. Последнее исподнее готов отдать ближнему, хотя и не от церковных проповедей это происходит. А Павлик иной. Справедливый, но суровый. И справедливость его, выходит, от суровости всегда проистекает. Однако никогда он ближнему зла не сделает. Какую он добрую фразу вымолвил, когда пятнадцатилетним стригунком из флигеля этого уходил: „Тебе, отец, с одним Сашкой легче будет. А я к тебе вернусь на побывку“. И не вернулся. Что он там наделал, сердешный, такого, что по всей России розыскная бумага на него имеется? Нет, не мог мой Павлик плохое принести людям».

В один из майских дней, когда солнце уже набрало порядочную силу и сидеть во дворике становилось жарко, ушел Сергей Андреевич во флигелек, достал с полки томик Пушкина, стоявший там среди учебников Александра, и с упоением стал перечитывать «Полтаву». Надо сказать, что по-настоящему великого поэта он полюбил слишком поздно, в те дни, когда намертво был уже разорен своими компаньонами, похоронил свою верную Наталью Саввишну и остался с двумя сыновьями-несмышленышами на руках.

Прочитав несколько пушкинских стихотворений, он был как громом поражен ясностью его слова, простотой и гениальностью стиха. Поражен до того, что едва не расплакался при мысли, как это он мог не понимать Пушкина до своих седин и лишь в этом возрасте открыть его как учителя жизни. Отчего-то именно «Полтава» больше всего поразила его. И сейчас, вновь переживая всю прелесть пушкинского стиха, он не сразу обратил внимание на осторожный стук в дверь. На пороге стоял пожилой человек. Несмотря на жару, был он облачен в строгую классическую тройку. Опытным глазом бывшего купца Якушев тотчас определил, что пошит костюм из очень дешевого материала, а ботинки на незнакомце были и того дешевле.

Притронувшись длинными пальцами к потертым полям шляпы, вошедший нерешительно осведомился:

— Простите, это дом номер семнадцать по Почтовому спуску?

— Изволили правильно заметить. Семнадцать, — подтвердил старик.

Вошедший робко улыбнулся:

— Вероятно, вы и есть Сергей Андреевич Якушев, отец гимназиста Александра Якушева?

— Не ошиблись.

— Мне надо с вами поговорить по очень важному для нас обоих делу.

— Прошу, пожалуйста, — пригласил Якушев незнакомца в дом. Посадив его на облезлый от времени, когда-то лакированный венский стул, он поставил перед собою палку, сложил на ее ручке узловатые ладони, опустил на них небритый подбородок и приготовился слушать.

— Я учитель гимназии. Фамилия моя Хлебников, — сказал гость. — Зовут Павлом Павловичем, но ученики с упрямым упорством называют сокращенно: «Пал Палыч», с чем я уже давно смирился.

— Знаю, — кивнул Якушев.

— Саша говорил? — усмехнулся учитель.

— Нет. Надя.

— Ах, Наденька Изучеева, — весело заулыбался Пал Палыч. — Какая очаровательная девочка. Вихрь, а не гимназистка. Жаль, с отцом такая трагедия произошла.

— Этого уже не поправишь, — сухо заметил старик. — Время жить и время помирать у каждого свое. Бог человеку жизнь дал, бог и взял.

— Да, да, все это укладывается в одно понятие: жизнь, — согласился учитель. — Но я не об этом пришел с вами говорить. Ваш Саша замечательный мальчик. У него феноменальные способности к математике. Он уже стал, как бы это поточнее выразиться, живой легендой всей нашей гимназии. Так вдумчиво подходить к науке, схватывать на лету самые трудные ее элементы… поверьте мне, это далеко не каждому дается. Он и меня часто ставит в тупик своими неожиданными выкладками и решениями. А логика! Какая у него ясная и неотразимая логика! Короче говоря, педагогический совет нашей гимназии готов послать вашего сына держать экзамен в Московский университет. Ему нужна система, школа и, если говорить по совести, более эрудированные наставники, чем мы.

— Но ему же еще шестнадцати нет, — заволновался Сергей Андреевич.

— Это неважно, если речь идет о подлинном даровании, — прервал учитель и с грустью оглядел обшарпанные стены маленькой гостиной флигелька, немытые кастрюли и тарелки на плите, старую скомканную одежду на лежанке русской печки, от которой шел затхлый запах. Лишь портреты двух женщин, двух покойных жен старого Якушева, несколько оживляли давно не беленную стену. «Трудно будет ему в такой обстановке оставаться одному», — невесело подумал Хлебников.

— А на какие деньги он будет учиться? — глухо перебил его мысли Якушев. — Ведь я же банкрот. Кое-как перебиваюсь с кваса на воду. Хоть в сторожа нанимайся да с колотушкой ходи по ночам. И то куда лучше, чем на паперти с протянутой рукой стоять.

— О, не беспокойтесь, — остановил его учитель, видимо, желающий поскорее завершить нелегкий разговор. — Я уже говорил со смотрителем училищ, и он заверил, что вашему сыну будет выделена казенная стипендия, потому что он внук знаменитого героя Отечественной войны Якушева, которым сам атаман Платов восхищался.

— Вот как, — криво усмехнулся тонкими бескровными губами Сергей Андреевич, — отца моего, стало быть. А вот меня, когда я был мальчишкой малым, под стать тому птенцу, что из скорлупки вылупился, одному учили: твой отец руку на помещика поднял, на власть праведную, стало быть, отречься от него надо.