Геннадий Семенихин - Новочеркасск: Роман — дилогия

— А белобандиты?

Ловейко потер гладко выбритый подбородок, вздохнул. Словно отмахиваясь от чего-то страшно неприятного, но неотвратимого, обронил:

— Один сбежал, второй убит наповал машинистом, у которого оказалось оружие. Почему оказалось, разберемся, но сейчас не это главное. Третий схвачен. Хочешь полюбоваться? Я тебе сейчас такую возможность предоставлю. Эй, Майстренко, приведи задержанного.

Красноармеец конвойных войск торопливыми шагами направился к сторожке.

— А ну вытряхивайся, падло! — крикнул он, распахивая дверь. — Тебя сам начальник требует.

— Бог мне начальник да российский царь Николай Второй, которого вы, самозванцы, без суда и следствия расстреляли, — огрызнулся арестованный.

— Иди, иди! — прикрикнул конвоир. — Да не вздумай забаловать, иначе я тебя на штык, как сонную муху, в один миг насажу.

Диверсант был высок и худ. Скуластое лицо его с надменным взглядом зеленых глаз, прикрытых квадратными стекляшками пенсне, казалось невозмутимым. Руки его были заломлены назад и связаны накрепко жесткой канатной веревкой. Ветер шевелил светлые волосы на непокрытой голове. Черная рабочая спецовка так и не смогла придать ему вид железнодорожного мастера: на сытом холеном лицо застыла гримаса презрения ко всему окружающему. Ловейко тихо, но грозно сказал, кивнув на гудевшую толпу:

— А что, если я вас, мерзавца, отдам в их руки?

— Не имеете права, — мгновенно побледнев, пробормотал задержанный.

Брови чекиста угрюмо сдвинулись.

— Ага, теперь вы о правах заговорили. Возможно, уголовный кодекс республики прочли, прежде чем оружие против Страны Советов поднимать? — Он ткнул в него коротким указательным пальцем. — Кто вы?

Диверсант опустил голову.

— Отпираться бесполезно, — сказал он хмуро. — Когда остаешься без последнего шанса, игра проиграна, каким бы опытным игроком ты ни был…

— Верно, — усмехнулся Ловейко, — теперь все шансы в наших руках, в большевистских. Так кто же вы, господин?

— Поручик лейб-гвардии казачьего полка Сташинский, — отчеканил белобандит.

— Спасибо за признание, — недобро усмехнулся Ловейко и кивнул на труп несчастного стрелочника. — Так это ваши две пули в нем?

— Сожалею, что не три.

— Три пули вы и сами получите по приговору военного трибунала, — взорвался молчавший до этого Павел Сергеевич, но тотчас же почувствовал на локте жесткие пальцы чекиста.

— Представитель городской власти, где же ваша выдержка? — шепнул ему на ухо Ловейко.

— Извини, пожалуйста, — так же тихо ответил ему Якушев.

Толпа надвинулась, грозно загудела.

— Да что там с ним церемониться! — раздался полный ярости голос. — Надо его мордой по рельсам до самого вокзала протащить!

— Камнем по черепу пора треснуть белобандита!

— Повесить немедленно за дядю Колю! — закричал круглолицый парень в казачьих штанах с лампасами и залатанных сапогах. — У стрелочника четверо сирот остались мал мала меньше.

— Тише, граждане! — перекрыл Ловейко весь этот шум своим басом. — Революционный суд во всем разберется и вынесет справедливый приговор. А сейчас я при вас, как при свидетелях, хочу задать этой контре один вопрос. — Толпа стихла, и голос чекиста в наступившей тишине прозвучал грозно: — Гражданин бывший поручик бывшей царской гвардии, вас было трое?

— Так точно, — растерявшись, ответил арестованный.

— Один из троих убит. Второго не позднее чем через день-два найдут и посадят. Стало быть, судьба его тоже, считай, решена. Не сомневаюсь, что третьему, то есть вам, суд вынесет самый суровый приговор. А теперь ответьте на такой вопрос, господин бывший поручик Сташинский. Сколько советских людей вы надеялись уничтожить, взорвав сорок четыре цистерны с горючим?

— Чем больше, тем лучше! — выкрикнул задержанный, и снова зашумела, заволновалась толпа.

Ловейко поднял руку. Сдерживая и свою ярость, и этот ропот, сказал:

— Вы уничтожили одного человека — путевого обходчика, а диверсия осталась неосуществлённой. Как видите, ни один советский человек больше не пострадал. Увести его!

Когда арестованного увезли, Ловейко отвел Якушева в сторону:

— Я не уверен, что эта акция является самодеятельностью. Давайте вспомним. За один лишь месяц пожар на хлебокомбинате, два убийства, и вот третья, самая опасная, но провалившаяся, к счастью, диверсия. Убежден, что в нашем городе работает хорошо спланированное белогвардейское подполье. Вечером тебе позвоню, Павел Сергеевич.

В конце дня Якушев еще раз услышал голос Ловейко:

— Добрый вечер, дружище. Подозрения мои полностью оправдались. Арестованный раскололся на допросе и признал существование белогвардейского центра в Новочеркасске. Божится, что руководителей не знает, а держал связь лишь с одним из его представителей. Дом этого бандита берем под наблюдение. Всего доброго, Павел Сергеевич. Если тебе понадобится какая-нибудь информация, звони.

Промелькнула неделя. Работа настолько поглотила Якушева, что у него не выдавалось ни одного свободного вечера на отдых. Даже брата родного не смог навестить за это время ни разу: десятки людей, явившихся по неотложным делам, заполняли приемную, и даже отважная секретарша Валечка была не в силах задержать это нашествие. Она только раскрывала время от времени дверь и с порога произносила: «Павел Сергеевич, к вам завгороно Позднышев», или: «В приемной городской архитектор с планами застройки Хотунка. Спрашивает, когда сможете выслушать». И, потирая со вздохом лоб, Якушев произносил: «Давай начальника наробраза», «Впусти архитектора».

Закончив прием, он садился в автомобиль и выезжал на объекты.

Трудно жилось Новочеркасску в те дни. Стоило прохожему сойти с более или менее чистых и благоустроенных Платовской и Московской улиц, как он попадал в мир заросших лопухами и крапивой пустырей, в царство опустевших дворов, покинутых хозяевами то ли в нелегкое время боев за город, то ли в год опустошительного голода и тифа. Но сейчас улицы стали заметно оживляться, на пустырях не только жгли бурьян, но и рыли фундаменты для новых построек.

Якушев получил в свое распоряжение зеленый «форд» с открытым верхом и клаксоном, который довольно бойко воспроизводил мотив «Кукарачи», когда надо было попугать зазевавшегося пешехода или кумушек, остановившихся посудачить на самой середине какой-нибудь городской улицы. Однажды секретарша вошла к нему в кабинет без вызова и положила с усмешкой на стол картонный листочек.

— Что это? — озадаченно спросил он.

— А вы почитайте, — прыснула Валечка в кулачок.

Якушев, вглядываясь в шрифт, приблизил листок к глазам: «Ордер номер три на пошивку костюма из материала бостон». Он еще не успел никак прореагировать на эту неожиданность, как позвонил первый секретарь горкома партии Тимофей Поликарпович Бородин.