Геннадий Семенихин - Новочеркасск: Роман — дилогия

Якушев обернулся и почему-то сразу подумал, что это и есть тот самый каменщик, работой которого он только что любовался. Иссушенной рукой показав на верх стены, Якушев спросил:

— Земляк, стало быть, это вы там сейчас орудовали?

У Якушева сложилось представление, что каменщик, находившийся на «качелях», был молод. Но человеку, присевшему на скамейку, было явно за сорок пять. На Сергея Андреевича с узкого, смугловатого, скуластого лица взглянули чуточку раскосые карие глаза. Насмешливо шевельнулись губы, оттененные тонкой строчкой усов. Усталым движением каменщик отер со лба пот и усмехнулся:

— Выходит, я. А что?

— Ловко вы это, — смешался старик. — Каждое движение, как в танце.

— Да уж как получается, земляк, — ответил тот, добрея. — Жрать захочешь, и такому искусству выучишься.

Рядом с каменщиком в форменном платье, с белым бантом в волосах стояла тоненькая гимназистка с такими же узкими калмыковатыми глазами и смуглым скуластым лицом.

— Дочка, — надтреснутым тенорком окликнул ее каменщик, — исть давай, а то в кишках полковой оркестр заиграет скоро.

Якушев подвинулся на краешек скамейки, уступая каменщику место, а девочка поставила аккуратно завязанный в белую салфетку обед: котелок с наваристым борщом да тарелку с хлебом, куском сала и еще не остывшими домашними котлетами.

— Кушай, батюшка, а я на занятия побежала. Посуду домой не позабудь принести.

Когда она ушла, каменщик показал на обед:

— Прошу угоститься харчишками.

— Нет, нет, — пугливо отпрянул Сергей Андреевич, у которого на этот час даже крошки не побывало во рту.

Но сосед резко его осадил:.

— Да уж чего там. Я ведь и вас, и всю вашу историю знаю. Лет двадцать назад особняк двухэтажный строил, в котором вы изволили жить в расцвете своих купеческих возможностей. Год тот и для меня был очень памятным. Вы изволили в новый особняк вселяться, а мне в январе того года по шапке дали, с должности выгнали. Я ведь в свои молодые годы атаманом станицы Кривянской был. Вот и пришлось в каменщики подаваться.

— Печально… — Бесстрастные глаза Сергея Андреевича оживились, и в каком-то неясном порыве он потянулся к новому знакомому. — Да, да! Ваша фамилия Изучеев. А зовут Яков Федорович?

— Так точно, — засмеялся каменщик.

— И за что же, скажите, пожалуйста…

— Дали мне по шапке? — невесело уточнил Изучеев.

— Да, за что тебя, Яша? — сбивчиво заговорил старик. — Помню, ходили тогда какие-то слухи, будто тебя в неблагонадежные определили…

— Да уж выражайтесь точнее, — невесело усмехнулся собеседник. — В смутьяны определили… в смутьяны. А за что — и того проще сказать. За вольнодумство. Упрекать стали, что веру христианскую забывать начал, в церковь редко ходить взял за правило и на майдане несогласие свое высказал против того, что теперь казаков наших при каждом поводе заставляют рабочий люд нагайками пороть. Вот и весь сказ. Одним словом, дали по шапке, и баста.

— Мой батюшка, Андрей Якушев, тоже в бога не веровал, — укоризненно вздохнул Сергей Андреевич. — Вы, часом, о нем не слышали?

— Об Андрее Якушеве? — воскликнул Яков Изучеев. — Да кто ж о нем на Дону не слышал? В первых любимцах у самого Матвея Ивановича Платова хаживал, герой Отечественной войны, сталоть.

— Все это так, — покачал головой старик. — Не мне судить, однако пошел мой родитель супротив бога и власти законной, поднял руку на своего помещика. Всевышний его и покарал. До того довел, что пришлось родителю моему руки на себя наложить.

Изучеев стиснул тонкие губы и со вздохом покачал головой:

— Ничего, дайте только народной силушке раскачаться. Придет час, ни одного притеснителя в живых не останется. А что касаемо бога, одно могу сказать: за непочтение к богу я пострадал, на боге теперь и зарабатываю.

— То есть как это?

— Эх вы, — расхохотался Изучеев, — а еще в известных коммерсантах ходили! Да как же не понять такой простой истины? Бог, он меня теперь кормит. Вот и котлетки, и этот кус сала от него… Храм-то я возвожу! — И, блеснув ослепительной улыбкой, Яков Федорович протянул руки вверх к вознесшейся над Новочеркасском громаде строящегося собора, весело закончил: — Во как, любезнейший. А теперь берите котлетку, не побрезгуйте, у меня их Прасковьюшка отменно готовит. А я поехал вершить работу. Сейчас меня поднимут на воздуся, и дело двинется дальше. Если господь бог соблаговолит сойти на землю, он мои деяния зело одобрит.

Для старого Якушева знакомство с Яковом Федоровичем стало праздником. И странное дело, при каждой новой встрече они все теплее и теплее начинали поглядывать друг на друга. Шустрая Наденька, ежедневно приносившая отцу обед, тоже почувствовала расположение к старику.

Однажды, когда окрепшая весна ударила во все свои колокола и крутые склоны Новочеркасска, усаженные яблонями, вишневыми и абрикосовыми деревьями, буйно расцвели пышным своим разноцветьем, она поставила на скамейку обед в ту самую минуту, когда из кустов небольшого скверика, в котором они находились, смущенно переминаясь с ноги на ногу, вышел четырнадцатилетний Александр. Увидев девочку-гимназистку, он и вовсе растерялся и после долгой паузы позвал:

— Отец, можно тебя на минуту?

Каждую неделю Александр откладывал от жалких гривенников, выдаваемых ему на завтраки, по две-три копейки, чтобы к концу недели купить что-нибудь отцу: либо немного халвы, которой тот любил лакомиться, либо кусок колбасы с мягким ломтем пышного белого каравая, порой еще горячего. Он знал, где можно было найти в эти часы своего родителя, но о его возникшей дружбе с Изучеевым ничего не ведал и поэтому был растерян от неожиданности.

— Ты не вставай, — сказал он, заметив, что отец подтягивает к себе палку с оленьей головой. — Вот, возьми, а я помчусь домой, а то много уроков задали, — закончил он, передавая пакет. Старик благодарно прижал подарок к груди, но сына не одобрил. Поглядев на него в упор слезящимися от солнца и ветра глазами, грустно покачал головой:

— Да как же так, сынок… Саша… я тебя с добрыми людьми хочу познакомить, а ты стрекача норовишь задать.

Незнакомый крепкий мужчина в запыленной и запачканной известью блузе шагнул навстречу, протягивая руку:

— Не годится, молодой человек. Мы с дочкой просим, а вы…

Пришлось повиноваться. Саша и не заметил, как его ладошка потонула в большой сильной ручище каменщика. От незнакомца веяло здоровьем, силой и добротой. Наденька с пунцовыми от волнения щеками сделала реверанс.

— Ну вот, дорогой Александр Сергеевич, — одобрительно сказал незнакомец, — меня кличьте Яковом Федоровичем, дочь мою — Надеждой. Погутарьте друг с дружкой, а мне от туда зараз надо, — указал он жилистой рукой на самую высокую из всех возводимых стен собора. — Дело такое. Там я действительно на высоте буду. Выше самого царя земного. А? — И он озорно подмигнул, удаляясь от них.