Антонин Ладинский - Когда пал Херсонес

— Лучше смерть от секиры, чем от жажды!

Человеческие голоса стали как рев зверей. Гортани пылали.

— Воды! Воды! — умоляли женщины.

Плакали дети. Мычал скот.

А варвары в лагере показывали херсонитам горшки с водою, выливали ее со смехом на песок, и мукам христиан не было конца. Доведенные до крайности, они произносили пересохшими устами слово «мир».

Но еще до переговоров скифы ворвались в город. Многие тогда погибли. Стратиг Стефан Эротик был изрублен мечами. Вся Таврика, Готские Климаты, Киммерий, Лагира, Нимфей и целый ряд других селений были в руках варваров. В Херсонесе агора и базилика наполнилась варварскими голосами. Мы же стояли в отдалении и не знали, что предпринять. А надо было подумать о судьбе плененного ромейского города.

С наступлением темноты решено было послать хеландию в гавань Символов с поручением спустить на берег лазутчиков. Чтобы тайна огня Каллиника не попала в руки врагов, я велел снять с хеландии медные трубы и сосуды с огненным составом, так как русские однодревки могли окружить наше судно и захватить огнеметательные машины. В полной тишине стройный корабль отошел, и вскоре плеск весел затих в темноте.

С волнением мы ожидали его возвращения. Ничего не было видно во мраке безлунной ночи. Только в стороне Херсонеса поблескивали огоньки. Может быть, то были огни лагерных костров. Часы казались столетиями. Никто в ту ночь не ложился спать.

Вдруг послышались крики. Мы поняли, что это возвращается хеландия, а за нею гонятся русские ладьи.

Я отдал распоряжение, чтобы корабли приготовились к бою. Затрубили трубы. Корабельщики поспешно подняли якоря. Люди стали у огнеметательных машин, зазвенело оружие. Паруса надулись ветром, однако прошло некоторое время, прежде чем мы двинулись на помощь погибающей хеландии.

Ее уже настигли враги. В темноте трудно было рассмотреть, что там происходит, но, судя по крикам, можно было предположить, что скифы избивали корабельщиков. Стоявший впереди других корабль открыл огонь. Ослепительным светом блеснуло пламя и озарило высокие дромоны, черные воды моря и там, откуда доносился шум сражения, трепетавшую в агонии хеландию. С ромейских кораблей раздались вопли негодования.

Никифор Ксифий заскрежетал зубами.

— Теперь уже можно молиться о спасении их душ…

Я понял его. Единственное спасение в битвах с русскими однодревками надо искать в огне Каллиника. В тот час, когда руссы поднимаются на корабль, уже ничто не может противостоять их ярости. Ободренные успехом, опьяненные легкой победой, скифские ладьи неслись на дромоны, рассчитывая захватить нас врасплох.

Но трепещите, варвары, я уже принял меры! Тактика морского сражения учит, что в таких случаях лучше всего построить боевую линию в виде полумесяца, чтобы охватить врагов железным кольцом. Однако в темноте кораблям трудно было занять указанные им места. Напрасно я кричал, приложив ладони ко рту. Дромоны натыкались друг на друга, как неуклюжие животные. Наконец с большим трудом они развернулись и выстроились полукругом. Два дромона я отрядил для охраны неповоротливых торговых кораблей, нагруженных пшеницей.

Корабль «Двенадцать апостолов» находился за первой линией, чтобы мне удобнее было управлять ходом сражения. Иерею и диакону, которые чувствовали себя в этой обстановке как в аду, я велел служить молебен о ниспослании победы. Они облачились в ризы и затянули молитву, но голоса их прерывались от волнения.

Стоявший со мной на кормовой башне Никифор Ксифий шепнул:

— Слышишь, какого козла пускают? Страха ради иудейского!

— Замолчи, грешник, — ответил я.

Уже на кораблях ревели огнеметательные трубы. Звук, с которым огонь вырывается из медного жерла, можно уподобить нечеловеческому вздоху гиганта. Людям казалось в темноте, что именно на их корабль несутся скифские ладьи, и они метали и метали огонь. Во мраке ночи поминутно возникали столбы пламени. Несмотря на ветер, в воздухе стояло удушливое зловоние горящей серы.

Дрожащими голосами священнослужители продолжали тянуть псалом, потом умолкли. Магистр Леонтий мучительно вдавливал в лоб пальцы, сложенные для крестного знамения. Он страшился исхода сражения. Это было не его дело — принимать участие в морских битвах.

Из мрака донеслись дикие вопли обожженных. Должно быть, одна из хеландий с помощью божьей удачно метнула огонь в какую-нибудь варварскую ладью. Так воют люди, когда с них сдирают заживо кожу. Жидкое пламя причиняло невыносимые ожоги, выжигало глаза, обваривало огромные куски кожи. Ничто так не чувствительно к страданию, как тонкая и болезненная кожа человека.

— Жарко? В другой жизни будет еще жарче! — кричал в темноту Никифор Ксифий и рукоплескал.

Сражение во мраке ночи можно было уподобить картине Страшного суда. Огонь адскими языками возникал в темноте и с треском горел на воде, как неопалимая купина. Тяжкие вздохи труб наполнили воздух зловонием серы. Как громом небесным поражали мы варваров. Вновь и вновь трубы изрыгали всепожирающий огонь, а с хеландий метали в ладьи руссов глиняные сосуды, наполненные тем же горючим составом. Когда такие горшки ударяются о ладьи и разбиваются, от удара состав Каллиника воспламеняется и вспыхивает нестерпимым пламенем. Скифы корчились и выли, как грешники в геенне огненной. Напрасно они бросались в воду, чтобы спастись от мучительных ожогов. Огонь пылал и на воде, потому что его можно погасить только песком или мочой. Затем к месту сражения медленно подходил дромон, и лучники, находившиеся на высоких кормовых башнях или в мачтовых кошницах, засыпали освещенное пространство стрелами, убивая врагов.

С мужеством отчаяния скифы еще раз сделали попытку овладеть нашими кораблями. Тщетно! Всюду их встречал огонь. Только дромон «Жезл Аарона» очутился в затруднительном положении. Ветром его отнесло на несколько стадий от того места, на котором действовали хеландий. Догадавшись, что на этом дромоне нет губительных труб, варвары окружили его и, подсаживая друг друга, пытались взобраться на высокий корабль. Поняв по крикам, долетавшим с корабля, что ему угрожает опасность, две хеландий кинулись на помощь. В суматохе, разгоняя огнем однодревки, с одной из хеландий метнули сосуд с огненным составом на помост корабля. Пламя вспыхнуло с невероятной силой. Крики двухсот человек поразили наш слух. Еще мгновение — и «Жезл Аарона» запылал среди ночи гигантским смоляным факелом. Мы видели, как люди бросались с корабельного помоста в море и погибали в черной воде…

Убедившись, что ничего нельзя сделать против ромейского огня, однодревки рассыпались в разных направлениях и ушли под покровом ночной темноты. Кое-где еще догорали на воде языки пламени. Но я велел трубить в трубу. Это означало приказ прекратить битву. Необходимо было беречь драгоценный состав, и мы не преследовали врагов, чтобы не попасть в западню.