Антонин Ладинский - В дни Каракаллы

…Как всегда, Цецилий излучал благожелательность.

— Здравствуйте, дорогие друзья! Что сегодня появилось из новых книг, Прокопий? Хочу приобрести «Жизнеописание Аполлония». Есть у тебя список? Об этой книге столько разговоров в Риме… Ах, и ты здесь, дорогой Вергилиан! И с ним наш молодой друг! Кстати, мне нужно сказать вам несколько слов.

Взяв поэта и меня за руки, он потащил нас в дальний угол и зашептал:

— Приходите сегодня ко мне непременно! Делия обещала танцевать во время ужина, — он поцеловал кончики пальцев.

Но Вергилиан недоумевал:

— Делия?

— Ты житель Рима и не знаешь Делии?

— Откровенно говоря, не знаю. Неужели…

— Замечательная танцовщица! Приходите непременно! Вообще — столько интересного в Риме! Филострат, Делия…

— Сармат! Неужели это та самая танцовщица…

— На Пальмирской дороге?

Вергилиан мечтательно улыбался, глядя куда-то вдаль. Может быть, перед ним снова трусил ушастый ослик. Женщина ехала в Антиохию, свесив ноги на теплый бок животного, закрыв лицо покрывалом от палящего солнца…

Дом, где останавливался Цецилий Наталис во время своих приездов в Рим, находился недалеко от мраморного дворца сенатора Кальпурния.

Над городом уже поднялась луна, когда мы с Вергилианом отправились на пирушку, и можно было идти по улицам, не очень опасаясь ночного нападения, но мы все-таки захватили с собой Теофраста, и на всякий случай он спрятал под хламидой меч. Пятый день я переписывал сам для себя «Историю» Тацита, чтобы увезти свиток в Томы, а Вергилиану в тот вечер пришлось разделить трапезу сенатора. Почти все приглашенные Кальпурния были старцы, которые больше всего говорили за столом о своих недомоганиях и семейных неприятностях.

Дорогой Вергилиан издевался над римскими магистратами:

— Слушая их, можно подумать, что провинциями, официями и муниципиями сплошь руководят люди, страдающие несварением желудка или вздутием печени. Все это геморроики и скрюченные подагрой. Не потому ли так плохо идут наши государственные дела? Почему, принимая на службу воина, допытываются, нет ли у него злокачественных болячек или предрасположения к поносам, а вверяя человеку область или легион, не спрашивают, в каком состоянии у него кишечник, от работы которого ведь зависят ясность мысли и твердость суждения?

Так мы разговаривали о различных предметах, не без страха поглядывая по сторонам, ибо в последние годы в Риме в ночное время часто нападали на прохожих латроны, избивали их и бросали на пустынном месте, отняв одежду и кошельки, пока несчастных не подбирали городские стражи, не очень-то спешившие на крики ограбляемых. Иногда до нашего слуха доносились вопли рабов, запертых на ночь в эргастулах, и я никак не мог привыкнуть к этим звукам, напоминающим порой звериный рев. Но даже раб Теофраст считал, что все это в порядке вещей, и равнодушно проходил мимо.

Город освещала полная луна. В ее мертвенном свете Рим казался таким, каким его представляют себе варвары и провинциалы, обитатели какого-нибудь Херсонеса Таврического или жители дакийских деревушек, — городом мраморных зданий и колонн, без свалочных мест и нечистот. Мы спустились с Квиринала и пошли по Новой дороге — так было безопаснее. Черные тени особенно подчеркивали белизну каменных строений. Мимо прогремели неуклюжие повозки,

— мулы везли в них навоз из Палатинских казарм, и кисловатый запах напомнил мне о сельской жизни. Скоро грохот колес затих вдали, и мы очутились перед домом Наталиса. Вергилиан сказал:

— Сегодня ты останешься доволен. Мы услышим занимательные разговоры.

У ворот сидел на каменной скамье прикованный к воротам цепью страж и крепко спал, опустив голову, сжимая в руках толстую палку. Не тревожа его, мы проследовали по дорожке к дому, и белые камешки хрустели под сандалиями, как на остийском берегу. Из дома доносились громкие голоса и женский смех. Потом послышались рукоплескания.

Любопытно, что там происходит? — подумал я, так как во мне в последнее время уже просыпалась неутоленная жажда жизни.

Теофраст уныло поплелся в помещение для служителей, где рабам полагается ждать своего господина и где ему тоже мог перепасть кусок мяса с пиршественного стола, а мы вошли в дом и невольно остановились в дверях зала, где происходил пир. Все оказалось совсем не тем, что мы ожидали увидеть.

Соблюдая римский обычай, за серпообразным столом возлежали в богатых одеждах приглашенные, было тут много нарумяненных женщин. Некоторых из них я видел под портиками. Я также легко узнал, по его скулам и узким глазам, циркового возницу Акретона. Черные кудри возницы, напоминавшие завитки гиацинта, были перевязаны красной лентой. К нашему удивлению, тут же находился Филострат, о книге которого в те дни много говорили в Риме. И с ним Скрибоний! Некоторые приглашенные пришли сюда с женами, и жадные взоры оценивали чужое достояние, а сонные глаза мужей вполне предоставляли это зрелище другим. Но женщины, все как на подбор красивые, многие с крашенными под германок волосами, не испытывали никакого смущения от мужских взоров. По оживленному смеху можно было понять, что пир в разгаре. Особое внимание обращала на себя завитая, как золотой барашек, красавица по имени Лавиния Мента, супруга сенатора Квинтилия Кателлы, с которым Вергилиан только что беседовал у дядюшки о постройке новой стратегической дороги в Галлии. На обычный вопрос о здоровье супруги почтенный сенатор ответил, что, благодарение Эскулапу, она здорова, но принуждена провести ночь у изголовья страдающей коликами тетки, чтобы ставить ей припарки. Лавиния стояла на столе и, бесстыдно изгибаясь, смотрела на свои черные башмачки, но она поднимала пальчиками тунику значительно выше, чем это требовалось для обозрения обуви.

Вергилиан потирал руки:

— Хороши припарки! Кажется, мы попали с тобой в довольно веселое общество.

У меня забилось сердце.

Но возлежавшие уже увидели нас, и Наталис в досаде кричал поэту:

— Что же ты запоздал? Никогда не прощу тебе этого! Рабы! Приготовьте почетное место для нашего дорогого стихотворца!

При появлении Вергилиана Лавиния спрыгнула со стола на ложе, опрокинув серебряную чашу, которая со звоном покатилась по мраморному полу, изливая янтарное вино. Над красавицей тотчас же склонился Акретон, любимец толпы и знатных римлянок, разрушитель семейных очагов, полубог, имя которого, как имена консулов, знал в Риме каждый мальчишка.

Вергилиан направился к ложу, где рабы уже усердно взбивали подушки и ставили на стол чаши, а другие предлагали широкие ломти пшеничного хлеба, чтобы поэт мог положить на них кусок мяса.

— Что тут происходит, друзья?