Джин Плейди - Королева Виктория

Дети всячески старались меня утешить. Но лучше это удавалось Алисе и Беатрисе; Елена, которую Альберт называл Ленхен, и Луиза были замечательны, но у Алисы была особая нежность. Она всегда была такая, с того времени, когда маленькой толстушкой ее прозвали Фатимой. Альфреду было семнадцать. Я немного тревожилась о нем, так как считала, что он слишком похож на старшего брата. Он обожал Берти, пытаясь подражать ему во всем, а когда Берти уехал, то Альфред впал в настоящее отчаяние. Артур мне казался особенно милым, потому что он больше других походил на Альберта. Ему в это время было одиннадцать. Постоянным источником беспокойства по-прежнему оставался Леопольд из-за своей болезни.

Но, помимо Алисы, больше всего для меня сделала маленькая Беатриса, ей было только четыре года. Она была ошеломлена переменой в домашней обстановке и явно хотела вернуть все к прошлому.

Она забиралась по утрам ко мне в постель и обнимала меня. Я думаю, ее подучила Алиса. Она была прелестна своей невинностью. Прижимая ее к себе, я думала о том, что я вынесла, рожая детей, и как я боялась родов.

Больше этого никогда не произойдет. Но с какой готовностью я выдержала бы все, если бы это могло вернуть мне Альберта. Беатриса сидела с торжественным видом, наблюдая, как я одеваюсь.

— Мама, — сказала она однажды утром, — не надевай эту печальную шапочку. Она имела в виду вдовий чепец, который я носила теперь, потеряв своего любимого.

— Мама должна теперь носить ее, Бэби.

— Бэби она не нравится. Бэби не хочет, чтобы мама надевала ее. Я чуть не плакала. Я прижала ее к себе.

— Маме она тоже не нравится.

— Тогда сними ее, — улыбнулась Беатриса.

— Мама должна носить ее, потому что папы нет с нами.

— А когда он вернется, ты ее снимешь? Не в силах ответить, я только покачала головой.

— Я хочу, чтобы папа вернулся.

— Ты хочешь, чтобы он снова был с нами, моя милая. Ты скучаешь без него.

— Я не хочу, чтобы мама надевала печальную шапочку, — твердо сказала Беатриса.

Я не могла сдержать улыбку. Она была такая настойчивая, моя маленькая Беатриса. Она не могла думать ни о чем другом, только что я не должна носить мою печальную шапочку — символ моего вдовства.

Мне было жаль, что Викки была так далеко от меня. Она бы поняла мое горе лучше других. Она любила его, так же как и я. Я никогда не забывала их расставание, когда она уезжала в Пруссию. Она так же страдала, расставаясь с Альбертом, как и он, расставаясь с ней. Я снова вспоминала все это с чувством ревности. Боюсь, что во мне не было особого душевного благородства, но это только по сравнению с Альбертом. По сравнению с большинством других людей я была не так уж плоха. Я перечитала письмо Викки, полученное вскоре после смерти Альберта.

«Вот уже целая неделя, как началась наша новая опустошенная жизнь. Когда я вспоминаю о случившемся, таком ужасном и жестоком, я все же вижу основания быть благодарной. Папа сияет как звезда в окружающем нас мраке…

Папа читал мне в Осборне «Королевские идиллии» и попросил меня сделать к ним иллюстрации. Я занималась этим многие недели, думая, понравятся ли они ему. Хотели бы вы иметь их — послать их вам или привезти лично? Поскольку он пожелал, чтобы я нарисовала эти иллюстрации, я считаю, что они принадлежат вам… Я так хорошо знаю вкус папы. Как сам он был совершенным образцом чистоты, величиям добродетели, так и все его суждения об искусстве были безошибочны.

О, как я переживаю за вас! Как я молю Бога, чтобы он поддержал вас сейчас, как и прежде. Я не знаю, как я сама вынесу все это…

До свидания, дорогая мама, — и да пребудет благословение Господне вечно над вашей любимой драгоценной головой».

Какое чудное письмо! Она понимала то, чего не понимали другие. Викки писала замечательные письма. Я перечитывала их и плакала.

Вскоре она написала снова. «Как часто папа и я говорили о смерти, когда мы сидели с ним вечерами в 56-м и 57-м годах. Он всегда говорил, что его не страшит, если Бог возьмет его к себе… Он всегда чувствовал себя готовым…

Бедный Берти. Как мне его жаль — но какие огорчения он причиняет. Может быть, вам неизвестно, как я скорблю о его «падении». Это первый шаг по пути греха, и неизвестно, станет ли он последним. Боюсь, что нет! Воспитание сыновей — это ужасная ответственность и причиняет много огорчений, если они не возмещают тебе за все заботы и тревоги. Я содрогаюсь, когда думаю о моем маленьком Вильгельме и о будущем…»

О, каким она была мне утешением! Гораздо большим, чем когда жила дома с нами. Она одна понимала всю глубину моего горя.

Я перечла все мои письма, дневники. Я, наверное, уже в сотый раз рассматривала все наши фотографии. Бэби сидела у меня на коленях и тоже смотрела. Она была озадачена своим отсутствием на ранних снимках.

— Как жаль, — сказала она, — что я была слишком мала, чтобы быть у тебя на свадьбе.

Алиса ласково ей улыбалась. Милая Бэби! Своей очаровательной наивностью она возвращала меня к жизни. У Альберта были планы, чтобы Берти посетил Святую землю.

Я написала об этом Викки. Она хорошо понимала огорчение, доставляемое мне недостатками Берти, но она была склонна проявлять к нему снисхождение. Она написала мне, что Берти слаб, не так учен, как нам бы этого хотелось, но он обладает множеством достоинств, и не следует забывать, что он пользовался популярностью в народе. Викки считала, что если найти ему хорошую жену, то все уладится.

У нее была любимая статс-дама графиня Вэлбурга фон Гогенталь, которая вышла замуж за посла в Дании Августа Пэджита, что означало, что Вэлбурга была хорошо знакома с датским двором. Она давала Викки блистательные отзывы об Александре, дочери принца Христиана. Ей было семнадцать лет, она была хороша собой. Но, к сожалению, она была из очень обедневшего семейства. Они жили в Желтом дворце в Копенгагене по милости короля Христиана.

Викки считала, что нужно устроить встречу между ними. Альберт всегда называл Викки искусным дипломатом, и я была рада воспользоваться ее советом и помощью. Когда я читала ее письма, мне казалось — я слышу голос самого Альберта.

Визит в Святую землю был намечен, но перед этим Викки пригласила Берти в Пруссию. Викки была прирожденная сваха, и она придумала, как устроить «случайную» встречу Берти с Александрой. Викки решила показать брату Шпейерский собор, к чему он отнесся без особого энтузиазма, не имея интереса к искусству. В соборе он скучно смотрел по сторонам и вдруг увидел красавицу Александру. Их представили, и, по мнению Викки, они друг другом заинтересовались. «Это первый шаг» — так отозвалась об этой встрече Викки.

Затем Берти отбыл в Иерусалим, и я знаю, он этим был очень доволен. Когда он получал от меня разрешение уехать куда-нибудь, он делал это с чувством облегчения и радости. Несмотря на то, что уже прошло время, увидев Берти, я всегда вспоминала ту роковую поездку в Кембридж, и мне кажется, что он тоже о ней не забывал.