Джин Плейди - Королева Виктория

— Она скоро поднимется. Она слишком много трудится, как ты знаешь.

— Я знаю, как нам скучно, когда ее нет, — сказала я. Он кивнул и в тот же момент увидел сэра Джона Конроя, который сопровождал нас по настоянию мамы.

Король подозвал лорда-камергера, и тот поспешно подошел к нему. Король указал на сэра Джона.

— Я не желаю видеть его в моей гостиной. Выкиньте его вон. Лорд Конингэм был озадачен.

— Вы слышали, что я сказал, — проворчал король. — Вон! Вон!

Любой бы на месте сэра Джона сгорел бы от стыда, но только не он. Сэр Джон дерзко усмехнулся, а когда его выводили из комнаты, беспечная улыбка не сходила с его лица. Я была довольна, по крайней мере король разделял мое мнение об этом человеке.

Я получала от дяди Леопольда письма, полные советов. Он все время давал мне наставления, как выбрать мой придворный штат, как поступать с министрами… когда придет время. Я надеялась, что оно придет еще не скоро. Дядя Леопольд писал: «Моя цель в том, чтобы ты не оказалась инструментом в чьих-либо руках». Эта фраза надолго осталась в моей памяти. Нет, даже не в ваших, дорогой дядя.

За несколько дней до моего дня рождения во дворец прибыл лорд Конингэм. Мама прислала за мной. Когда я вошла, то сразу поняла, что случилось нечто важное. Мама выглядела рассерженной, а сэр Джон был явно смущен. Лорд Конингэм сказал мне с поклоном:

— У меня письмо к вам от его величества, которое мне поручено передать вам в собственные руки.

— Благодарю вас, — сказала я, взяв письмо.

Я догадалась, что мама и сэр Джон старались завладеть им до моего прихода, но у лорда Конингэма были определенные инструкции: не давать его никому, кроме меня.

— Распечатай его, милая, — сказала мама. Под змеиным взглядом сэра Джона я ответила:

— Я распечатаю его у себя.

Еще несколько дней, и мне будет восемнадцать. Будет уже поздно маме вмешиваться в мои дела. С ее надеждами на регентство покончено. Пора ей понять, что я взрослая и не потерплю никакого вмешательства.

Я прочла письмо у себя. В нем говорилось, что король предлагает мне десять тысяч фунтов в год и свой собственный двор — вдали от мамы. Моей радости не было предела. Я чувствовала себя пленницей, перед которой забрезжила свобода.

Конечно, освободиться было не так-то легко. Мама и сэр Джон узнали, что было в письме, и вместе сочинили ответ, который я должна была только подписать. Когда я прочла его, то отказалась подписывать, потому что там говорилось, что, с благодарностью принимая десять тысяч фунтов, я предпочитала оставаться в моем прежнем положении при маме из-за моей молодости и неопытности. Я сказала, что хочу посоветоваться с кем-нибудь из министров, например, с лордом Мельбурном. Они продолжали оказывать на меня давление.

Я подумала, если я подпишу, то это всего лишь на несколько дней; когда мне будет восемнадцать, я смогу поступать как хочу. Я уступила и подписала, чтобы прекратить мамины упреки и избавиться от злобных взглядов этого человека.

Как только я осталась одна, я раскаялась в том, что сделала, и сразу же написала королю, что ответ был мне продиктован. Я знала, что он поймет, и он меня понял.

Наконец настал великий день. Я стала совершеннолетней. Пока я лежала в постели, размышляя о значении этого события, я услышала пение под окнами — это был Джордж Родвелл из Ковент-Гардена, Потом я узнала, что он сочинил эту песню специально для моего дня рождения. Я догадалась, что это устроила мама, но вместо благодарности за такую заботливость я испытала чувство недоверия к ней, я была убеждена — этим она старается задобрить меня.

Король прислал мне рояль, лучший из всех, что я когда-либо видела. Я сразу же села и заиграла, хотя видела, что мама недовольна. Знаю, она охотно отослала бы его обратно, но она не могла: мне было восемнадцать, и это был мой рояль.

Казалось, что все сознавали важность этого дня. Из Сити явилась депутация меня поздравить. Мама была рядом со мной, когда я принимала их. Как она меня раздражала! Она должна была понять, что не может продолжать обращаться со мной как с ребенком. Но, когда я хотела ответить на приветствия и поблагодарить за поздравления, она почти оттолкнула меня и стала отвечать им сама. Я молчала, пока она говорила им, что я всем обязана ей, бедной вдове, как она пожертвовала собой для меня, как она никогда не изменила своему долгу.

Они были разочарованы, так как хотели услышать меня и вообще им не понравился ее пышный наряд, ее немецкий акцент. Позже мы проехали по улицам.

— Мы должны показаться народу, — сказала мама.

Я хотела сказать: «Нет, мама, я должна показаться народу. Не имеет значения, поедешь ты со мной или нет».

Она величественно наклоняла голову, когда люди выкрикивали мое имя. Я улыбалась и махала рукой, мое сердце радовалось при виде их любви ко мне. Но маме, видимо, казалось, что все приветствия относились к ней.

Потом нам пора было на бал в Сент-Джеймский дворец. Как всегда, я опасалась конфликта между королем и мамой. Но в тот день этого не произошло, и не из-за недостатка злобы с ее стороны. Оказалось, что ни король, ни королева не могли присутствовать. Как я любила балы! Мне хотелось танцевать всю ночь!

И этот бал был самый чудесный. Танцуя, я забывала все неприятности и страхи прошедшего года. Я открыла бал с внуком герцога Норфолкского, превосходным танцором. Мне казалось, что я летаю по воздуху.

Я танцевала все время, а когда мы ехали обратно, на улицах опять толпился народ, приветствуя меня. Восемнадцать лет!

На следующий день я восторженно писала в дневнике о прошедшем дне, о бале, о приветствовавших меня толпах, а закончила запись такими словами: «Мне было очень весело!»

Я сидела у себя в гостиной. Мама писала мне записки. Я думаю, ей казалось, что они производят большее впечатление, чем разговоры, потому что при разговорах она всегда сердилась. Она произносила гневные тирады, которые я пропускала мимо ушей. Я спокойно сидела, пока она выходила из себя, а потом под каким-нибудь предлогом удалялась. Она и сэр Джон чувствовали, что я безвозвратно ускользаю из-под их влияния, и это сильно беспокоило их, особенно сэра Джона. Мама всегда останется матерью королевы и будет занимать определенное положение, хотя ее грандиозные планы стать регентшей потерпели неудачу, тогда как сэр Джон мог потерять свою карьеру.

«Ты еще молода, — писала мне мама, — и всем твоим успехом обязана моей репутации…»

Нет, мама, думала я. Если я имела какой-то успех, то это вопреки репутации моей матери. «Не обольщайся насчет твоих талантов и ума…»

Нет, мама, я не обольщаюсь. Я только не намерена быть марионеткой в твоих руках и в руках сэра Джона.

Наступил июнь, и из Виндзора стали приходить плохие новости. Король был очень слаб.