Санъютэй Энтё - Пионовый фонарь

— Ах, вот как? Не будет? А кто придумал выпросить у привидений сто золотых?

— Тише, говорят тебе…

— Ничего, ничего, рот ты мне не заткнешь… Все, что теперь нажито, началось с тех денег! Да что говорить! А кто убил Хагивару, кто украл талисман «кайоннёрай» и закопал в клумбе у источника?..

— Тише, сумасшедшая! Услышат ведь!

— Пусть слышат! Пусть меня хватают и рубят мне голову! Тебе все равно тоже несдобровать… Давай мне сто золотых, и я уйду от тебя!

— Ну что мне с тобой делать, — сокрушенно сказал Томодзо. — Ну виноват я перед тобой, прошу прощения, что еще? Жили мы с тобой до этого хорошо, жаль, конечно, что ты меня разлюбила, ну раз так, бери тогда лавку и дом целиком себе. Ты, верно, думала, что я с этой бабой собираюсь бежать куда-либо? Не так это. Я наводил кое-какие справки и узнал, что за нею водятся некрасивые дела, так что я и сам хотел уже порвать с нею… А хочешь, давай продадим лавку за двести или за триста золотых и уедем отсюда куда-нибудь в Этиго, хотя бы в Ниигату, пусть там опять распустится цветок нашего успеха… Как ты, согласна еще раз все начать босиком?

— Думаешь, мне так уж хочется уходить от тебя? — сказала О-Минэ, всхлипывая. — Просто ты теперь не любишь меня, вот я и говорила все это… Как-никак восемь лет вместе прожили, и раз ты не собираешься бросить меня, уедем отсюда куда-нибудь вместе…

— Ну вот и хорошо, и не будем злиться друг на друга. Давай в знак дружбы опрокинем по чарке и завалимся в постель.

С этими словами Томодзо взял О-Минэ за руку и притянул к себе. «Ну тебя, — сказала О-Минэ, — ну что ты, право…» Как говорится в одном стихе:

На следующее утро Томодзо объявил, что хочет купить О-Минэ материи на кимоно, которую та давно облюбовала. Они отправились в Саттэ, купили в галантерейной лавке отрез, выпили в харчевне и пошли обратно домой. На дамбе Томодзо вдруг остановился и, оглядевшись, стал спускаться вниз.

— Ты это куда, хозяин? — удивилась О-Минэ.

— Когда я ездил в прошлый раз в Эдо за товаром, — ответил Томодзо, — мне удалось прихватить оттуда тот самый талисман «кайоннёрай». Я его здесь закопал, а сейчас думаю откопать и взять с собой.

— Ну вот, и мне даже не сказал ничего… Выкапывай тогда скорее, пока никто не видит!

— Возьмем его и завтра продадим господину Кога… Что это, никак, дождь пошел? Спускайся сюда, будешь сторожить… Гляди, вон там у переправы двое, они не сюда идут?

— Никто не идет, где ты видишь?

— Да вон же, смотри внимательно!

Там, вдали, от тракта отделялись две дороги, вились вдоль рек Синтонэ и Отонэ и исчезали в тумане под хмурым дождевым небом. Едва видные огоньки в деревенской хижине трепетали, готовые погаснуть. Кругом не было ни души, и что-то зловещее нависло над миром. О-Минэ все всматривалась, ни о чем не подозревая, когда Томодзо выхватил нож из медных ножен у пояса и молча изо всех сил ударил ее в спину. Он метил ей между лопаток, и она с визгом упала на землю, цепляясь за его рукав.

— Ты убиваешь меня, ты хочешь жениться на О-Куни! — вскричала она.

— А ты как думала? — прохрипел Томодзо. — Возьму бабу, какую полюбил… Ну, молись!

С этими словами он перехватил нож лезвием вниз и старательно погрузил его в тело О-Минэ, в ямку над ключицей. О-Минэ, корчась от мучительной боли, вцепилась Томодзо в подол. Она никак не хотела умирать, и тогда Томодзо уселся на нее верхом и перерезал ей горло. О-Минэ испустила дух, но руки ее не отпускали подол мужа, и чтобы освободиться, ему пришлось один за другим обрезать ей пальцы. Только тогда он встал, обтер и вложил в ножны клинок и, не оглядываясь, поднялся на дорогу. Затем он со всех ног пустился домой, добежал до своей лавки и заколотил в дверь кулаками.

— Открывай, Бунскэ! Скорее! — закричал он.

— Кто это там? — отозвался слуга. — А, хозяин… Сейчас, сейчас.

Не успел он отодвинуть засов, как Томодзо вскочил внутрь.

— Беда, Бунскэ! — сказал он. — На дороге на нас напали пятеро бандитов, меня схватили, но я вырвался и убежал… А вот О-Минэ скатилась по дамбе вниз, и я не знаю, что с ней… Не ранили бы ее… Собирай всех, пошли туда!

Перепуганные слуги, вооруженные палками и дубинками, отправились с Томодзо на дорогу и обнаружили над дамбой мертвую, страшно изувеченную О-Минэ. Отчаянию Томодзо не было предела. Обливаясь притворными слезами, он кричал:

— Жалость-то какая!.. Что бы нам хоть чуть-чуть раньше прибежать, не умерла бы она такой ужасной смертью!..

Кто-то побежал сообщить властям. Власти осмотрели труп, велели забрать его домой. Вскоре тело предали земле, тут же, неподалеку от деревни. О том, что Томодзо — убийца, никто не догадывался. День шел за днем, и вот на седьмой день, едва Томодзо вернулся из храма, приказчик сообщил ему, что внезапно заболела одна из служанок, тридцатилетняя О-Масу. Она ни с того ни с сего затряслась, вскрикнула и упала, а сейчас лежит без памяти и говорит в бреду какие-то несуразности. Томодзо отправился проведать ее.

— Что с тобой стряслось? — спросил он, присев у постели.

— Томодзо, — проговорила О-Масу, — если бы ты знал, как больно мне было, когда ты повернул нож в моем теле…

— Странные вещи она говорит, хозяин, — испуганно сказал Бунскэ.

— Очнись, О-Масу, — сказал Томодзо. — Простудилась она, наверное, вот и жар у нее… Укройте ее одеялами!

Принесли тяжелые одеяла и навалили на больную, но она вдруг одним движением отбросила их, села и уставилась в лицо Томодзо.

— Что это она? — сказал Бунскэ.

— Уж не лиса ли в тебя вселилась, О-Масу? — встревоженно спросил Томодзо.

— Знаешь, Томодзо, — произнесла О-Масу, — никогда еще мне не было так больно… Особенно когда ты ударил меня в ямку над ключицей. Лезвие пронзило тело и вошло в грудь, и это была такая мука, что рассказать нельзя…

Томодзо стало не по себе.

— Что она болтает, — сказал он, — с ума, что ли, сошла?

— Восемь лет мы прожили с тобой в нищете, — продолжала О-Масу. — И вот теперь, когда все стало так хорошо, ты жестоко убил меня, чтобы жениться на О-Куни…

— Видно, ей очень плохо, — сказал Томодзо.

Он был поражен и решил, что О-Масу необходимо вылечить как можно скорее. Как раз незадолго до этого кто-то говорил ему, будто в деревню из столицы приехал хороший лекарь, и Томодзо сейчас же послал за ним.

Итак, на седьмой день после похорон О-Минэ внезапно заболела служанка О-Масу и принялась говорить в бреду странные слова. То она говорила о богатстве, нажитом на деньги, которые получены от привидений, то об убийстве какого-то господина Хагивары Синдзабуро, то о краже талисмана «кайоннёрай», зарытого где-то в клумбе у источника. Слуги слушали и ничего не понимали, считая все это горячечным бредом, но Томодзо-то так не считал. Он догадался, что убиенная О-Минэ, не сумев овладеть им, вселилась в О-Масу и намеревается отомстить ему, разболтав о всех его злодействах, чтобы слухи об этом дошли до властей и его схватили бы и казнили. «Не отослать ли О-Масу к ее родным, чтобы и духу ее здесь не было? — подумал Томодзо. — Да нет, если она станет болтать такое и у себя дома, я все равно пропал». Действовать нужно было осмотрительно. Пока Томодзо размышлял, вернулся Накаскэ, посланный в Саттэ за лекарем.