Якоб Вассерман - Каспар Хаузер, или Леность сердца

Клара подперла лицо рукою.

— Читая интересную книгу, смотря захватывающую пьесу, вы бываете потрясены выдуманными страданиями, — взволнованно и настойчиво продолжала она. — От печальной песни твои глаза заволакиваются слезами, Беттина. Я помню, как ты плакала недавно, когда фрейлейн фон Штиханер пела «Странника» Шуберта. При словах: «Где нет тебя, там счастье» — ты расплакалась. Ты всю ночь не могла уснуть, услышав, что где-то в виноградниках мать уморила голодом собственное дитя. Почему лишь невероятное или очень далекое вызывает ваше участие? Почему вы верите только слову, звуку, образу, а не живому человеку, чья беда перед вами? Я этого не понимаю, не понимаю, это мучит меня, меня сжигает.

Тихий мелодический голосок растворился в слабом вздохе. Фрау фон Имхоф потупилась и долго молчала. Потом подошла к Кларе, села рядом с нею и, гладя волосы подруги, сказала:

— Поговори с ним. Пусть переезжает к нам. Я сумею это устроить.

Клара обняла фрау фон Имхоф и с благодарностью ее поцеловала. Но той не легко далось это решение, и она облегченно вздохнула, когда Клара на следующий день объявила ей, что Каспар, как это ни странно, наотрез отказался покинуть дом учителя Кванта. Поначалу он не хотел объяснить причину своего отказа, но, заметив, как опечалилась Клара, сказал:

— Сюда меня поместили, и здесь я останусь. Не хочу, чтобы говорили: ему было плохо в доме учителя, и фон Имхофы, из состраданья, взяли его к себе. Здесь у меня есть пища и кровать, большего мне и не надо, а кровать — это же лучшее из всего, что я познал на этом свете. Все остальное скверно.

Уговаривать его, как видно, не имело смысла.

— В конце концов вы можете сделать со мною все, что захотите, — добавил он, — но добровольно я отсюда не уйду. Да и зачем? Долго ведь это не продлится.

Вот оно и соскочило у него с языка, это слово. Не потому ли темным блеском блестели его глаза? Не потому ли по утрам, когда он шел в Апелляционный суд, взгляд его напряженно скользил вдоль улицы? И не потому ли он долгие часы проводил у окна, впиваясь глазами в шоссейную дорогу? Или жадно вслушивался, заметив, что какие-то двое разговаривают, понизив голос? И ежедневно встречал почтовую карету, выспрашивая почтальона, не привез ли он ему чего-нибудь.

Время, казалось, не затрагивало это загадочное существо. Фрау фон Каннавурф стремилась вырвать Каспара из душевной стесненности, которая не позволяла ему радостно воспринимать окружающий мир и любой, даже приятной деятельности сообщала принудительный характер. Она все время думала, чем бы его отвлечь, а семейный праздник, о котором упомянула Беттина, давал возможность Каспару на время отрешиться от своих дум и побыть в обществе, которое к нему относилось с участием.

Праздник, устраиваемый господином фон Имхофом в честь золотой свадьбы родителей, должен был состояться двенадцатого сентября. Молодой доктор Ланг, друг дома Имхофов, сочинил для этого случая остроумную пьеску в стихах, играть каковую должны были господа и дамы из высшего общества. Во время репетиций, происходивших в верхнем зале, выяснилось, что один из молодых людей непригоден даже для бессловесной роли пастуха, ему предназначенной. Фрау Каннавурф, сама принимавшая участие в спектакле, предложила поручить эту роль Каспару. Ее выдумка встретила всеобщее одобрение.

Каспар согласился. Поскольку упомянутое действующее лицо не произносит ни слова, он решил, что справится с ролью и заодно хоть отчасти удовлетворит свое давнее пристрастие к театру. Он усердно посещал репетиции и, хотя напыщенная пьеса была ему не по душе, наслаждался многообразными переменами в пределах скупо отмеренного театрального времени.

Невинная эта пьеска намекала, для зрителей достаточно прозрачно, на давнее событие в семействе Имхофов. Один m братьев барона в начале двадцатых годов принял участие в студенческих беспорядках, был проклят отцом, подвергся преследованию полиции и бежал в Америку. После объявления амнистии он вернулся домой, торжественно поклялся главе семейства, что раз и навсегда покончил с идеями свободы, и вернул себе отцовское благоволение.

Эта история, не лишенная филистерства, вдохновила домашнего поэта. Король дает обед в честь своего друга и товарища по оружию. Второй Поликрат, во время трапезы он хвалится своей мощью, миром в подвластных ему землях, добродетелями своих подданных. Льстивые придворные рьяно поддерживают короля в его мании величия, только гость отваживается сказать, что видит пятно на пурпурном облачении властителя. Король оскорблен, он гневно отворачивается от друга, с помощью хитроумной уловки не дает ему больше сказать ни слова, ибо королева, его супруга, жестами показывает, как тяжело у нее на сердце. Тем временем во дворе замка собираются жнецы и жницы, они смеются, шутят, музыка сопровождает праздник жатвы. Внезапно воцаряется тишина; замолкли скрипки, не слышно больше смеха и радостных возгласов, на вопрос короля кто-то отвечает, что в толпе скрывается черный пастух, с незапамятных времен не показывавшийся в стране. Гость короля спрашивает, что значит появление пастуха, ему говорят, что один вид этого чудодея заставляет человека вспоминать о наибольшей своей вине, безвинным же людям видится все то, о чем они грезили долгие годы. И как бы в подтверждение этих слов из толпы слышатся плач и жалобные стоны. Король велит прогнать пастуха, но королева, поддержанная другом и придворными, молит супруга пригласить его в замок. Король склоняется на ее мольбы, и на сцену выходит молчаливый пастух. Он смотрит на короля — король закрывает лицо; смотрит на его супругу — и она, погрузившись во тьму воспоминаний, начинает говорить сама с собой. Из слов королевы явствует, что ее первенец из-за легкомысленно затеянного заговора был отринут отцом, и с тех пор никто ничего о нем не слышал. Ее неудержимо влечет к пастуху. Простирая руки, она к нему приближается, и, о чудо, он и есть раскаявшийся принц: Его узнают, заключают в объятия, лед отцовского сердца тает, и всеобщее ликованье завершает эту сцену.

Каспар неплохо справлялся со своей ролью. Еще на репетициях он так проникся ею, что обыденная жизнь, казалось, вовсе перестала существовать для него. С фрау фон Каннавурф, игравшей королеву, он как с королевой и обходился. Она тоже сумела вжиться в свою роль и преподнесла ее с таким блеском, что игра партнеров померкла. Она и Каспар жили в своем особом мире.

Стоял теплый сентябрьский вечер, когда, часов около шести, стали прибывать гости; приглашено было человек пятьдесят. Женщины явились разряженные, мужчины все без исключения во фраках или расшитых золотом мундирах. Сцена была воздвигнута вдоль узкой стены зала, кулисы, реквизит, а также статистов в распоряжение хозяев предоставил директор дворцового театра. Накрытый стол стоял в соседнем зале, там же находился и оркестр, так как после ужина предполагались танцы.