Генрик Сенкевич - Огнем и мечом (пер. Вукол Лавров)

Пан Заглоба почувствовал себя таким одиноким, что чуть не заплакал.

— Да, да! У всякого есть кто-нибудь близкий, а у меня кто? Ни друга, ни отца, ни матери. Сирота я, вот и все!

В это время к нему приблизился Космач, вахмистр.

— Пан комендант, куда мы идем?

— Куда идем? — повторил пан Заглоба. — Что? Вдруг он выпрямился в седле и закрутил ус.

— В Каменец, если будет моя воля! Понимаешь, пан вахмистр?

Вахмистр поклонился и в молчании отъехал назад, недоумевая, почему рассердился пан комендант, а пан Заглоба бросил вокруг еще несколько грозных взглядов, потом успокоился и продолжал дальше:

— Если я пойду на Каменец, то позволю дать себе сто палок по пяткам по турецкой моде. Тьфу! Тьфу! Если б кто-нибудь из них был здесь, я чувствовал бы себя лучше. Что я буду делать со своими людьми? Ей-Богу, я предпочитал бы остаться в одиночестве, тогда по крайней мере, изобретательность является. А теперь нас слишком много для того, чтобы спрятаться, и слишком мало для обороны против врага. Очень глупая мысль пришла в голову Скшетускому — разделить отряд. Ну, куда я пойду? Что за мною — я знаю, а кто мне скажет, что впереди, и кто поручится, что там какой-нибудь черт не поставил ловушки? Кривонос и Богун! Хорошенькая парочка! Чтоб их черт ободрал! Сохрани меня, Боже, по крайней мере, от Богуна. Вон Скшетуский ищет встречи с ним — исполни лучше его молитву! Я желаю ему того, чего он сам себе желает, недаром мы друзья, аминь. Дотащусь как-нибудь до Збруча и назад в Ярмолинец, а "языков" приведу им больше, чем они сами желают.

Космач вновь подъехал к нему.

— Пан комендант, там за пригорком какие-то всадники.

— Пусть убираются к дьяволу!.. Где? Где?

— А вот там, за горою. Следы видны.

— Войско?

— Кажется, что войско.

— Пусть их волки съедят! А много их?

— Неизвестно, далеко. Если мы укроемся за скалами, то нападем на них врасплох; другой дороги им нет. Если их много, то пан Володыевский недалеко; он услышит выстрелы и прискачет на помощь.

Пана Заглобу охватила внезапная отвага. Может быть, это было проявлением отчаяния, может быть, надежда на помощь пана Володыевского. Шляхтич взмахнул обнаженной саблей, грозно оглянулся вокруг и воскликнул:

— Спрятаться за скалы! Мы нападем на них врасплох. Покажем этим негодяям!..

Опытные княжеские солдаты тотчас же повернули к скалам и в мгновение ока установились в боевом порядке, готовые к нападению.

Прошел час; наконец, издали послышался шум приближающихся людей; эхо доносило напевы веселых песен; еще немного, и послышались звуки скрипок, дудок и бубнов. Вахмистр приблизился к пану Заглобе.

— То не войско, пан комендант, не казаки. То свадьба.

— Свадьба? — спросил Заглоба. — А вот я им покажу свадьбу. Он пришпорил коня, солдаты выехали за ним и установились в порядок на дороге.

— За мной! — громко крикнул Заглоба.

Солдаты помчались рысью, потом галопом, обогнули скалу и остановились перед кучкою людей, донельзя перепуганных их появлением.

— Стой! Стой! — раздалось с обеих сторон.

То была действительно свадьба. Впереди верхом ехали торбанист, скрипач, все немного пьяные, но тем не менее наигрывающие веселые танцы. За ними следовала новобрачная, красивая девушка, в темном жупане, с распущенными по плечам волосами. Ее окружали подруги, и все эти девушки верхом на лошадях, убранные полевыми цветами, издали походили на красивых казаков. В другом ряду на горячем коне ехал новобрачный, шествие замыкали родственники и гости, и все это верхом, только бочки с медом, горилкой и пивом следовали в легких тележках, подпрыгивая на неровной дороге.

— Стой! Стой!

Свадебная процессия смешалась. Девки подняли пронзительный крик, парни и старшие гости выдвинулись вперед, чтобы своей грудью охранить свадьбу от неожиданного нападения.

Пан Заглоба подскакал поближе и начал махать саблей перед глазами испуганных крестьян.

— А, разбойники, собаки, бунтовщики! Бунтовать захотелось?! С Кривоносом заодно, негодяи? Шпионить ездили? Дорогу войску загораживаете? На шляхту руку поднимаете? Задам я вам, собачьи Души! На дыбу вас, на кол прикажу посадить, нехристи вы подлые! За все измены вы мне заплатите!

Старый, седой, как лунь, дружка соскочил с коня, подошел к шляхтичу и покорно обнял его колено:

— Смилуйся, ясный рыцарь, не губи бедных людей. Бог свидетель, мы невинны, мы не бунтуем, идем из церкви; нашего родственника Дмитрия с дочерью бочара Ксенией венчали. Мы со свадьбы.

— Они невинные люди, пан комендант, — шепнул вахмистр.

— Прочь! Они мошенники! От Кривоноса на свадьбу пришли! — заорал Заглоба.

— Пропасть бы ему! Мы его в глаза не видели, мы люди бедные. Смилуйся, ясный пан, дай нам пройти, мы никому зла не делаем, мы сами по себе.

— В Ярмолинец всех вас на веревке поведу.

— Мы пойдем, куда прикажете, пане! Вам приказывать, нам слушать! Только вы уж смилуйтесь над нами, прикажите панам солдатам, чтоб они не обижали нас, а сами, — уж простите нам, дуракам, — просим вас покорно: откушайте за новобрачных. Выпейте, ваша милость, на радость бедным людям, как учит Бог и святое евангелие.

— Только не рассчитывайте, что я буду потворствовать вам, — гневно сказал пан Заглоба.

— О, пане, нет! — обрадовался старик, — так мы не думаем. Эй, музыканты, играйте для ясного рыцаря, ясный рыцарь добрый, а вы, молодцы, скорей меду, сладкого меду ясному рыцарю; он бедных людей не обидит. Скорее, парни, скорее! Спасибо, пане!

Парни во всю прыть пустились к бочкам, а тем временем бубны ударили, скрипки запищали, польские солдаты начинали подвигаться все ближе, крутить усы и заглядываться на молодиц. Раздались снова песни, и страха как не бывало.

Но пан Заглоба успокоился не сразу, даже когда ему подали кварту меда, он тихо ворчал еще: "А, мошенники, а, разбойники!"; Даже когда усы его погрузились в густой напиток, брови его еще не разгладились; он поднял голову и долго чмокал губами, наконец, удивление и вместе с тем негодование выразились на лице пана Заглобы.

— Что за времена! — проворчал он. — Мужичье, и пьет такой мед. Боже, Боже! Ты видишь и не покараешь!

Он вновь приложил к устам кварту и опорожнил ее до дна.

Осмелевшие гости пришли всей гурьбой просить его не делать им зла и отпустить с миром; вместе с ними пришла и новобрачная, несмелая, дрожащая, со слезами на глазах, раскрасневшаяся и свежая, как утренняя зорька. Она подошла, сложила руки: "Помилуйте, пане!" и поцеловала желтый сапог пана Заглобы. Сердце старого шляхтича тотчас растаяло.

Он порылся в кожаном поясе, вытащил оттуда несколько золотых (последние из княжеского подарка) и отдал их Ксении:

— На вот! Пусть благословит тебя Бог, как и всякую невинность.