Генрик Сенкевич - Огнем и мечом (пер. Владимир Высоцкий)

Теперь он уже окончательно решил идти на восток, как можно дальше в степи, может быть, он встретит там татар и скроется у них.

Но прежде всего он хотел убедиться в справедливости слухов; он начал внимательно приглядываться к своим полковникам, думая найти среди них верного человека, который был бы готов на все и которого можно было бы послать на разведку. Но выбор был слишком труден, охотников было мало, в то же время нужно было найти такого человека, который, попадись он в руки неприятеля, ни под какими пытками не выдал бы планов Кривоноса.

Наконец Кривонос нашел.

Однажды ночью он позвал к себе Богуна и сказал ему:

— Слушай, Юрка, друже! На нас идет Ерема с великой силой, нам, несчастным, придется погибнуть.

— Я тоже слышал, что идет. Мы, батько, уж толковали с тобой о том. Только почему же нам погибать?

— Не выдержим. С кем другим бы справились, но с Еремой — нет; наши молодцы боятся его.

— А я его не боюсь. Я на Заднепровье, в Васильевке, разбил целый его полк.

— Я знаю, что ты не боишься! Твоя молодецкая, казацкая слава не уступит его княжеской славе, но я не могу вступить с ним в бой, потому что казаки не захотят… Вспомни, как на раде они бросались на меня с кистенями и саблями, говоря, будто я веду их на погибель.

— Тогда пойдем к Хмелю, там нам хватит и крови, и добычи.

— Говорят, Хмель уже разбит.

— Я тому не верю. Хмель хитер как лиса и не ударит на ляхов без татар.

— Я тоже так думаю, но надо наверное узнать… Тогда мы обошли бы этого проклятого Ерему и соединились бы с Хмельницким. Но все это надо узнать. Вот найдись такой человек, который не побоялся бы Еремы и пошел бы на разведку, я дал бы ему полную шапку червонцев.

— Я пойду, батько, но не червонцев искать, а славы молодецкой, казацкой!

— Ты после меня второй атаман и хочешь идти? Ты будешь и первым атаманом у казаков, добрых молодцев, потому что не боишься Еремы. Иди же, сокол, а потом проси чего хочешь. И знаешь, если бы ты не пошел, я пошел бы сам, хоть мне и нельзя.

— Тебе уж совсем нельзя; если бы ушел, батько, казаки стали бы кричать, что ты спасаешь свою голову, и рассыпались бы тогда по белу свету, а если я пойду, они ободрятся.

— Сколько же тебе дать людей?

— Много не возьму: с маленьким отрядом можно легче уйти и подойти; дай мне пятьсот добрых молодцев, и я ручаюсь головой, что привезу пленных, да не обозную челядь, а солдат!

— Ну так поезжай сейчас. В Каменце уж палят из пушек на радость и спасение ляхам, а нам, невинным, на погибель!

Богун ушел и начал готовиться в путь. Его молодцы, как это всегда бывало в подобных случаях, пили до бесчувствия. "Будем пить, пока нас смерть не приголубит", — говорили они. Он тоже пил с ними, бесновался и, наконец, велел выкатить бочку дегтю и, как был в шелку и бархате, окунулся в нее раз, другой и крикнул:

— Черен я, как ночь-матушка, и глаза ляхов не увидят меня!

И, покатавшись потом на персидских коврах, он вскочил на коня и помчался, а за ним ринулись в ночной тьме и верные его казаки, провожаемые криками: "На славу, на счастье!"

Между тем пан Скшетуский дошел уже до Ярмолинец и, встретив там сопротивление, учинил над горожанами кровавую расправу и объявил, что завтра здесь будет князь Ерема; тут он дал отдохнуть усталым коням и солдатам, потом, собрав своих товарищей на совет, сказал:

— До сих пор Бог помогал нам. Я вижу по страху, который овладевает мужиками, что они принимают нас за передовой отряд и уверены, что за нами идут все силы князя. Нам надо делать так, чтобы они не догадались о нашем обмане, видя, что всюду ходит один и тот же отряд.

— А долго мы будем так разъезжать? — спросил пан Заглоба.

— Пока не узнаем, что решил Кривонос.

— Вот так так! Но ведь тогда мы не поспеем в лагерь, к битве?

— Может быть! — ответил Скшетуский.

— Мне это, мосци-пане, очень неприятно, — ответил шляхтич. — Моя рука наловчилась уже бить мужичье под Константиновом, кое-что мы там и взяли, да ведь это такой пустяк, как муха собаке, а теперь у меня руки чешутся.

— Здесь вам, быть может, придется сражаться больше, чем вы думаете, — внушительно ответил Скшетуский.

— То есть как это так? — спросил Заглоба с некоторым беспокойством.

— Мы в любой день можем наткнуться на неприятеля, и хоть мы здесь не затем, чтобы оружием преграждать ему путь, но все же нам придется защищаться. Но вернемся к делу. Нам надо захватить возможно больший район, чтобы о нас знали в одно время в нескольких местах, кое-где наказать непокорных, чтобы внушить страх, и всюду распространить слухи, будто за нами идет князь; я думаю, что нам поэтому следует разделить отряд.

— Я тоже так думаю, — сказал Володыевский, — у них будет двоиться в глазах, и те, кто убежит к Кривоносу, будут говорить о сотнях тысяч.

— Мосци-поручик, вы здесь начальник и можете распоряжаться, — сказал пан Подбипента.

— Я пойду на Зиньков к Солодковцам, а если возможно будет, то и дальше, — сказал Скшетуский. — Вы, пане наместник, пойдете прямо к Татарискам, ты, Михал, пойдешь в Купин, а пан Заглоба дойдет до Сбруча, около Сатанова.

— Я? — спросил пан Заглоба.

— Да. Вы человек многоумный и ловкий; я думаю, что вы охотно возьмете на себя эту обязанность, а если не возьмете, то четвертый отряд я поручу вахмистру Космачу.

— Да, вы ему поручите, только под моей командой! — воскликнул пан Заглоба, которого вдруг обрадовала мысль, что он будет начальником отдельного отряда. — Если я вас и спросил, то только потому, что мне было жаль расстаться с вами.

— А опытны ли вы в военном деле? — спросил Володыевский.

— Опытен ли я? Еще и аисты не думали наградить вами ваших родителей, когда я командовал отрядами побольше этого. Я всю жизнь прослужил в войске и продолжал бы служить и до сих пор, если бы не тот проклятый, заплесневевший сухарь, который застрял у меня в брюхе на целых три года, так что я должен был ехать лечиться в Галату; я когда-нибудь расскажу вам подробно об этом путешествии, а теперь надо торопиться.

— Ну вот, поезжайте, ваць-пане, и везде распространяйте слухи, что Хмельницкий разбит и что князь миновал уже Проскуров, — сказал ему Скшетуский. — Не берите в плен кого попало, но если встретите отряды из-под Каменца, то постарайтесь взять в плен людей, которые могли бы дать нам какие-нибудь сведения о Кривоносе, потому что те, которых мы уже захватили, дают противоречивые показания.

— Только бы мне самого Кривоноса встретить. Эх, если бы ему пришла охота со мной повстречаться, задал бы я ему перцу с имбирем! Не бойтесь, Панове, я научу это мужичье не только петь, но и плясать.

— Через три дня мы снова соединимся в Ярмолинцах, а теперь пусть каждый едет своей дорогой, — сказал пан Скшетуский. — Прошу вас, Панове, берегите людей.