Генрик Сенкевич - Огнем и мечом (пер. Владимир Высоцкий)

Но вскоре отступили, устилая равнину трупами. Крики "алла!", несшиеся с поля, возвестили, что янычары построились в боевой порядок, как вдруг на бешеного Тугай-бея бросился Скшетуский и ударил его палашом в голову. Но, видно, к рыцарю после болезни еще не вернулись силы, или, быть может, кованный в Дамаске шлем выдержал удар, только палаш скользнул и, ударив плашмя, разлетелся на мелкие куски. Но глаза Тугай-бея тотчас подернулись мглой ночи. Он остановил коня и упал на руки ногайцев, которые, схватив своего вождя, со страшным криком рассеялись в стороны, как рассеивается мгла от сильных порывов вихря. Теперь вся княжеская кавалерия очутилась перед румелийскими и силистрийскими янычарами и ватагами сербских потурченцев, которые вместе с янычарами образовали мощную колонну и медленно отступали к лагерю лицом к врагам, направив на них дула мушкетов, острия длинных копий, дротиков и бердышей.

Драгунские и казацкие полки вихрем неслись на янычар, впереди мчался гусарский полк Скшетуского. Сам он летел в первом ряду, а возле него Лонгин Подбипента на своей инфляндской кобыле, со страшным мечом "сорви-капюшон" в руке.

Янычары дали залп.

Огонь красной лентой сверкнул с одного конца колонны до другого — пули просвистели мимо ушей всадников, кое-где послышался стон, кое-где упала лошадь, но гусары и драгуны неслись дальше; вот уже янычары слышат храп лошадей — колонна смыкается еще плотнее и направляет длинный ряд копий, из которых каждое угрожает смертью рыцарям.

Но вот какой-то великан-гусар первый домчался до колонны, момент — и копыта гигантского коня мелькнули в воздухе, а затем рыцарь и конь обрушились в середину янычар, ломая копья, опрокидывая, давя, уничтожая людей.

И как орел падает на стаю куропаток, а они, сбившись перед ним в кучу, становятся добычей хищника, который рвет их когтями и клювом, — так Лонгин Подбипента, ворвавшись в середину неприятельских рядов, разил окружающих своим огромным мечом. Ураган так не опустошит густого и молодого леса, как он опустошил толпу янычар. Он был прямо страшен: его фигура приняла нечеловеческие размеры; кобыла преобразилась в какого-то дракона, испускающего пламя из ноздрей, а меч точно троился в руках рыцаря. Кизляр-бек, ага огромного роста, ринулся на него и в ту же минуту упал, разрубленный пополам. Тщетно сильнейшие из янычар направляли на него свои копья — они тотчас падали, точно пораженные молнией, а он топтал их, врывался в самую гущу толпы и, как колосья падают под ударами косы, так под ударом его меча падали воины; слышались крики ужаса, стоны, стук ударов о черепа и храп адской кобылы.

— Див! Див! — слышались испуганные голоса.

В эту минуту железный строй гусар во главе со Скшетуским ворвался в пролом, открытый литовским рыцарем, стены колонны лопнули, как стены обрушивающегося дома, и массы янычар обратились в бегство, рассеиваясь в разные стороны.

Это произошло как раз вовремя, так как ногайцы под начальством Суба-гази, как волки, жаждущие крови, опять вернулись на поле сражения; с другой стороны — Хмельницкий, собрав остатки белоцерковцев, шел на помощь янычарам. Но теперь все смешалось. Казаки, татары, потурченцы, янычары бежали в страшнейшем беспорядке и панике к лагерю, не оказывая никакого сопротивления. Польская конница преследовала их, рубила направо и налево. Кто не погиб при натиске, погибал теперь. Преследование было таким яростным, что полки обогнали задние ряды убегающих. У солдат руки немели от ударов. Неприятель бросал оружие, знамена, шапки и даже верхнюю одежду. Белые чалмы янычар точно снегом покрыли поле. Вся превосходная гвардия Хмельницкого, пехота, кавалерия, артиллерия, вспомогательные отряды татар и турок образовали одну беспорядочную массу, совершенно растерявшуюся и обезумевшую от ужаса. Целые сотни бежали от одного рыцаря. Гусары, разбив пехоту и татар, выполнили свою задачу, и теперь лишь драгуны и легкая кавалерия соперничали друг с другом в преследовании неприятеля. Тут особенно отличились Володыевский и Кушель. Поле покрылось сплошной лужей крови, которая под сильными ударами конских копыт плескалась, как вода, брызгая на панцири и лица рыцарей.

Убегающие толпы вздохнули посвободнее лишь тогда, когда достигли середины своего лагеря и когда трубы заиграли отбой княжеской коннице.

Рыцари возвращались в свой лагерь с радостными криками и пением, считая по дороге дымящимися саблями трупы павших неприятелей. Но кто же мог взглядом оценить размеры поражения? Кто мог сосчитать всех убитых, когда возле окопов лежали груды тел высотой в человеческий рост? Солдаты были точно в чаду от острых испарений крови и пота. К счастью, со стороны прудов поднялся довольно сильный ветер, который погнал эти удушливые испарения к неприятельским шатрам.

Так кончилась первая встреча страшного Еремы с Хмельницким.

Но штурм еще не кончился. Пока Вишневецкий отражал атаки, направленные на правый фланг лагеря, на левом фланге казацкий атаман Бурлай чуть не овладел окопами. Обойдя потихоньку город и замок во главе заднепровцев, он достиг восточного пруда и ударил на отряд Фирлея. Стоявшая на этой позиции венгерская пехота не могла выдержать натиска вследствие своей малочисленности и вследствие того, что вал возле пруда не был еще окончен, и обратилась в бегство во главе со своим начальником, хорунжим. Бурлай ворвался в середину, а за ним неудержимой лавиной хлынули заднепровцы. Победоносные крики донеслись до противоположного конца лагеря. Казаки, преследуя убегающих венгерцев, разбили маленький кавалерийский отряд, отняли несколько пушек и подходили уже к позиции бельского каштеляна, как вдруг генерал Пшиемский во главе нескольких рот немцев подоспел на помощь. Пронзив одним ударом хорунжего, он схватил знамя и бросился с ним на неприятеля, а тем временем немцы сцепились с казаками. Закипел страшный рукопашный бой, в котором за пальму первенства боролись, с одной стороны, ярость и подавляющая численность отрядов Бурлая, с другой — мужество старых львов Тридцатилетней войны. Напрасно Бурлай, подобно раненому дикому кабану, кидался в самую середину борющихся. Ни презрение к смерти, с каким сражались казаки, ни их выносливость не могли выдержать напора неукротимых немцев, которые стеной шли вперед, прижали к окопам, истребили девять десятых войска и после получасового боя отбросили его за валы. Генерал Пшиемский, весь в крови, первый водрузил свое знамя на неоконченной насыпи.

Положение Бурлая было теперь ужасное, ему приходилось отступать по той же дороге, по которой он пришел, а так как князь Еремия уже отбил атаку на правом фланге, то мог легко отрезать путь к отступлению всему отряду Бурлая. Правда, к нему подоспел на помощь Мрозовицкий с корсунскими конными казаками, но в это же время показались гусары Конецпольского, к которым присоединился возвращающийся с атаки на янычар Скшетуский, и оба они загородили дорогу до сих пор в порядке отступавшему Бурлаю.