Генрик Сенкевич - Огнем и мечом (пер.Л. де-Вальден)

— Может ли это быть, может ли это быть? — лихорадочно спрашивал Скшетуский.

— Если я лгу, пускай меня поразит гром, — торжественно сказал Заглоба, — это истина. Слушайте же, что мне сказал Богун, когда думал посмеяться надо мной, а потом прикусил язычок. "Что же ты думаешь, — говорил он, — что ты привез ее в Бар для мужика, что ли? Что. я, холоп, чтобы неволить ее силой? Или мне не хватит денег, чтобы венчаться в Киеве и чтобы во время венца пели чернецы и горело триста свечей, — у меня, атамана и гетмана!" И он начал топать ногами и грозить мне ножом, думал, что испугает меня, но я ему сказал, чтобы он пугал собак.

Скшетуский опомнился уже, лицо его сияло и на нем попеременно отражались и страх, и надежда, и сомнение, и радость.

— Где же она, где? — торопливо спрашивал он. — Если вы и это знаете; то вы — прямо ангел!

— Этого он мне не сказал, но умной голове довольно и двух слов. Заметьте, господа, что он все насмехался надо мной, пока я не срезал его. Вот он и говорит мне: "Сначала я поведу тебя к Кривоносу, а потом пригласил бы тебя на свадьбу, но теперь война, так что она не скоро еще будет". Заметьте, господа: "еще не скоро". Значит, у нас есть еще время. Заметьте еще: "сначала поведу тебя к Кривоносу, а потом на свадьбу". Значит, никоим образом нет ее у Кривоноса, она где-нибудь далеко, куда еще война не дошла.

— Золотой вы человек! — воскликнул Володыевский.

— Я думал сперва, — продолжал приятно польщенный Заглоба, — что, может быть, он отослал ее в Киев, но потом решил, что нет, так как он говорил мне, что поедет туда с нею венчаться. А если поедет, то значит, ее там нет. Да и слишком он умен, чтобы везти ее в Киев, потому что если Хмельницкий пойдет к Червонной Руси, то Киев легко могут занять литовские войска.

— Правда, правда! — воскликнул Подбипента. — Как Бог свят, многие хотели бы поменяться с вами умом.

— Только я не с каждым менялся бы, а то вместо мозгов получишь сено — это часто случается на Литве.

— Опять за свое! — сказал Лонгин.

— Позвольте же мне кончить. Раз ее нет ни у Кривоноса, ни в Киеве, то должна же она быть где-нибудь?

— В том-то оно и дело!

— Если вы догадываетесь, где она, то говорите скорей, я весь горю! — воскликнул Скшетуский.

— За Ямполем! — сказал Заглоба и торжествующе обвел присутствующих своим здоровым глазом.

— Откуда вы знаете это? — спросил Скшетуский.

— Откуда знаю? Вот откуда: сидел я в хлеву, куда велел меня запереть этот разбойник, чтоб его свиньи съели! А вокруг хлева разговаривали казаки. Приложив ухо к стене, я услышал, как один говорит: "Теперь, видно, атаман поедет за Ямполь", а другой на это: "Молчи, коли тебе жизнь еще мила". Даю голову на отсечение, что она за Ямполем.

— О, как Бог в небе! — воскликнул Володыевский.

— В Дикие Поля он, понятно, ее не повез, так что, по-моему, он ее спрятал где-нибудь между Ямполем и Ягорлыком. Был я раз в тех странах, когда съезжались королевские и ханские судьи; в Ягорлыке, как вам должно быть известно, разбираются пограничные споры о забранных стадах, а в таких спорах недостатка не чувствуется. По берегам Днестра встречается много яров, рвов, укромных мест и разных камышей, в которых ютятся, как в хуторах, люди, не признающие никакой власти, живущие пустынно и в одиночестве. Без сомнения, он и скрыл ее у этих диких пустынников; там для него было всего безопаснее.

— Ну а как добраться туда, когда Кривонос загородил дорогу? — сказал Лонгин. — Ямполь, насколько я знаю, разбойничье гнездо.

— Хотя бы мне десять раз пришлось умереть, я пойду ее спасать! — перебил Скшетуский. — Пойду переодетым и стану, искать ее. Бог поможет, и я найду ее.

— И я с тобой, Ян! — сказал Володыевский.

— И я дедом с теорбаном, — прибавил Заглоба. — Я опытнее вас всех, господа: но так как мне до смерти надоел теорбан, то я возьму дуду.

— Братцы, может быть, и я на что-нибудь пригожусь? — спросил Лонгин.

— И наверное! — возразил ему на это Заглоба. — Когда нам придется переправляться через Днепр, то ты перенесешь нас всех, как святой Христофор.

— Сердечно вас всех благодарю, господа, — сказал Скшетуский, — и с большой радостью, принимаю вашу готовность. Друзья познаются только в горе, и я вижу, что Господь Бог не обидел меня таковыми. Дай Бог, чтобы мне привелось отплатить вам за все!

— Все мы, как один человек, пойдем с тобою! — сказал Заглоба. — Бог любит comacHet и поверьте, скоро труды наши увенчаются успехом.

— Теперь ничего иного ле остается, — произнес после некоторого молчания Скшетуский, — как отвести к князю отряд и отправиться на поиски. Пойдем Днестром за Ямполь, до самого Ягорлыка, и будем всюду искать. А если, как я надеюсь, Хмельницкий уже разбит или будет разбит, пока мы доберемся до князя, значит, и служба не помешает нам. Войско, наверное, пойдет на Украину, чтобы окончательно подавить бунт, но там уже обойдется без нас.

— Подождите-ка, — сказал Володыевский, — после Хмельницкого дойдет очередь до Кривоноса, и мы можем двинуться к Ямполю вместе с войском.

— Нет, нам надо ехать раньше, — возразил Заглоба, — но прежде надо отвести отряд чтобы развязать себе руки. Надеюсь, что князь будет доволен нами.

— В особенности вами.

— Конечно, потому что я привезу ему самые лучшие вести. Я ожидаю награды.

— Мы должны отдохнуть до утра, — сказал Володыевский, — впрочем, пусть распоряжается Скшетуский: он тут начальник, но я только предупреждаю, что если мы двинемся сегодня, то все мои лошади попадают.

— Я знаю, что это невозможно, — ответил Скшетуский, — но думаю, что после хорошей кормежки мы сможем ехать завтра.

На следующий день отряд двинулся в путь. Согласно приказанию князя, им надо было вернуться в Збараж и ждать там дальнейших распоряжений. Они пошли на Кузьмин, в сторону от Фельпотына к Волочиску, откуда вела дорога через Хлебановку в Збараж Дорога была плохая, так как все время шли дожди, но спокойная; только Лонгин, шедший впереди, с конницею в сто человек, разогнал несколько шаек мятежников, которые собрались в тылу правительственных войск Они остановились на ночлег только в Волочиске.

Но едва только успели они уснуть сладким сном, как их разбудила тревога: стража дала знать о приближении какого-то конного отряда. Но они сейчас же узнали татарский полк Вершула. Заглоба, Лонгин и Володыевский немедленно собрались в комнате Скшетуского, куда следом за ними влетел, как вихрь, офицер легкой кавалерии, израненный и весь покрытый грязью. Скшетуский, взглянув на него, воскликнул:

— Вершул!

— Да, я! — ответил прибывший, еле переводя дух

— От князя? Да

— Какие вести? Хмельницкий разбит?

— Разбита… Польша!

— Ради Бога! Что вы говорите! Поражение?

— Поражение, позор, посрамление! Без битвы! Паника!