Генрик Сенкевич - Огнем и мечом (пер.Л. де-Вальден)

— Это князья Булыги-Курцевичк, сказал Володыевский, представляя двух юношей, — Юрий и Андрей.

— Двоюродные братья Елены! — воскликнул Заглоба.

Князья поклонились и отвечали:

— Двоюродные братья покойной Елены.

Красное лица Заглобы сделалось бледно-синим; он начал размахивать руками, точно оглушенный из пушки, разразившейся над его головой, не мог произнести ни слова, выкатил глаза и скорее простонал, чем выговорил:

— Как так покойной?

— Есть слухи, — глухо произнес Володыевский, — что княжна убита в монастыре Доброго Николы,

— Чернь задушила в келье двенадцать девиц и несколько черниц, между которыми находилась и наша сестра, — прибавил Юрий.

Заглоба ничего не ответил, только синее лицо его вдруг так побагровело, что присутствующие боялись апоплексического удара; веки опустились на глаза, которые он прикрыл руками, и из уст его вырвался стон:

— Боже! Боже!

Потом он умолк и долго оставался неподвижным. А князья и Володыевский начали жаловаться:

— О, милая княжна! — вздохнув, сказал молодой рыцарь. — Мы все здесь собрались, родные и знакомые твои, чтобы спасти тебя, но, видно, запоздали с помощью. К чему наша отвага, храбрость и сабли, ты уж перешла в лучший мир и пребываешь у Царицы Небесной.

— Сестра! — восклицал великан Юрий, хватаясь за голову. — Ты нам прости, а мы за каждую каплю твоей крови прольем реки крови.

— Да поможет нам Бог! — прибавил Андрей. И оба рыцаря подняли руки к небу; Заглоба поднялся со скамьи, сделал несколько шагов, пошатнулся, как пьяный, и упал на колени перед иконой

Вскоре в замке раздался звон колоколов, возвещающий полдень, он звучал тоскливо, будто похоронный

— Нет ее, нет! — сказал опять Володыевский. — Ангелы унесли ее на небо, оставляя нам только слезы и вздохи.

Рыдания потрясали толстое тело Заглобы, другие тоже горевали, а колокола все звонили.

Наконец Заглоба успокоился; думали даже, что он с горя устал и уснул на коленях, но он, спустя несколько времени, поднялся и сел на скамью; но это был уже другой человек: его глаза покраснели, голова опустилась, нижняя губа отвисла на бороду, на лице виднелись беспомощность и внезапная дряхлость, казалось, что прежний Заглоба, бодрый, веселый, полный энергии, умер, а остался только старик, угнетенный годами и усталостью.

В эту минуту, несмотря на сопротивление стоявшего у дверей слуги, вошел Подбипента и снова начались жалобы и стенания; литвин вспомнил Разлоги и первую встречу с княжной, ее молодость и красоту, наконец, вспомнил, что есть кто-то несчастней их всех, это жених Скшетуский, и начал расспрашивать про него маленького рыцаря

— Скшетуский остался в Корце у корецкого князя, к которому приехал из Киева, и лежит больной, не видя Божьего света, — сказал Володыевский.

— Не нужно ли нам поехать к нему? — спросил литвин.

— Незачем нам ехать, — возразил Володыевский. — Княжеский доктор ручается за его выздоровление; есть там и Суходольский, полковник князя Доминика, большой друг Скшетуского, и наш старый Зацвилиховский; оба они заботятся о нем, и все у него есть, а что в бреду, тем лучше для него.

— О, Боже всемогущий! — воскликнул литвин. — Вы видели Скшетуского собственными глазами!

— Видел, но если б мне не сказали, что это он, я бы его не узнал, так истощила его болезнь.

— А он узнал вас?

— Вероятно, узнай, хотя не говорил, но усмехнулся и кивнул головой, а мной овладело такое чувство жалости, что я не мог дальше смотреть. Князь корецкий хочет идти со своими знаменами в Збараж, Зацвилиховский вместе с ним, а Суходольский поклялся, что придет, хотя бы даже получил от князя Доминика совсем противоположные распоряжения. Они привезут и Скшетуского, если болезнь не сломит его.

— Откуда же вы имеете известие о смерти княжны? — спросил Лонгин. — Не эти ли кавалеры привезли его? — прибавил он, указывая на князей.

— Нет. Они случайно узнали о том в Корце, куда приехали с подкреплениями от воеводы виленского, и сюда они пришли вместе со мной к нашему князю с письмами. Война неизбежна, а комиссия уже не состоится.

— Мы уже знаем это, но скажите мне, кто вам говорил о смерти княжны?

— Мне сказал Зацвилиховский, а он узнал от Скшетуского, которому Хмельницкий дал пропуск на поиски в Киеве и письмо к митрополиту с просьбой помочь ему. Они разыскивали ее преимущественно по монастырям, так. как все, оставшиеся в Киеве, скрывались в них Предполагали, что Богун поместил и княжну в монастырь. Искали, искали и все надеялись, хотя и знали, что чернь задушила двенадцать девиц в келье у Доброго Николы, даже сам митрополит уверял, что невесту Богуна не могли задушить, но оказалось наоборот.

— Так она была у Доброго Николы?

— Да Скшетуский встретился в одном монастыре с Ерличем и, спрашивая всех о княжне, спросил и его; тот ответил, что всех девиц разобрали казаки, а остальных задушили дымом, и что между ними была и дочь князя Курцевича: Сначала Скшетуский не поверил ему и второй раз полетел в монастырь Николы, к несчастью, монахини не знали имен удушенных, но по описанию Скшетуским ее наружности говорили, что такая была между ними. Тогда Скшетуский уехал из Киева и тяжко заболел

— Удивительно, что он еще жив!

— Верно, умер бы, если б не этот старый казак, который сторожил его в плену на Сечи, а потом привез письмо от него и, возвратившись, опять помогал ему искать княжну. Он-то отвез его в Корец и сдал на руки Зацвилиховскому.

— Да поддержит его Бог, а то он уже никогда не утешится, — сказал Лонгиа

Володыевский замолчал, и между всеми присутствующими воцарилась гробовая тишина. Князья, подпершись руками, сидели неподвижно, насупив брови. Подбипента поднял глаза к небу, а Заглоба устремил взор на противоположную стену и глубоко задумался.

— Проснитесь! — сказал наконец Володыевский. топкая его в плечо. — О чем вы так задумались? Ничего уже не выдумаете, и все ваши фортели ни к чему.

— Я знаю, — ответил угнетенным голосом Заглоба, — только думаю, что я уже стар и что мне нечего делать на этом Божьем свете.

Вообразите себе, — сказал через несколько дней Володыевский Лонгину, — этот человек в один час постарел на двадцать лет. Всегда веселый, разговорчивый, запасом фортелей превосходивший самого Улисса, теперь стал точно немым; сидит да дремлет по Целым дням, сетуя на свою старость, и говорит, как во сне. Я зная, что он любитеNo, но никак не ожидал, чтобы любовь его доходила до такой степени.

— Нечего удивляться. — ответил, вздыхая, литвин, — что он так привязался к ней; ведь он вырвал ее из рук Богуна и в бегстве испытал из-за нее много опасностей и приключений. Пока он надеялся на ее спасение, до тех пор острил и еще держался на ногах а теперь, будучи одиноким, не знает, для кого ему и жить на свете, не имея никакого утешения для сердца.