Генрик Сенкевич - Огнем и мечом (пер.Л. де-Вальден)

На следующий день погода улучшилась, хотя дождь все еще накрапывал. Только около пяти часов пополудни ветер разогнал тучи, небо очистилось, а в стороне старого Збаража засияла великолепная семицветная радуга, один конец которой проходил за старый Збараж, а другой, казалось, проникал в Черный лес. Радуга блестела и играла на фоне исчезающих туч.

Все ободрились. Рыцари вернулись в лагерь и вошли на скользкие валу, чтобы полюбоваться видом радуги. Тотчас начались разговоры о том, что возвещает этот благополучный знак, как вдруг Володыевский, стоя вместе с другими над самым рвом, прикрыл от солнца рукой свои рысьи глаза и крикнул:

— Войско из-под радуги выходит! Войско!

Толпа моментально зашевелилась. Слова "войско идет" стрелой пролетели с одного конца валов до другого. Все зашумели и, сдерживая дыхание, напряженно всматривались в даль. Внезапно под семицветной радугой что-то стало мелькать все яснее, отчетливее, и наконец показались знамена, пики и бунчуки. Теперь уже не подлежало сомнению, что это было войско.

Тогда у всех из груди вырвался один крик — крик неимоверной радости:

— Иеремия! Иеремия! Иеремия!

Старые солдаты положительно обезумели, одни из них спрыгнули с валов, перебрались через ров и бежали пешком по залитой водой равнине к приближающимся полкам, другие кинулись к лошадям, иные смеялись, иные плакали, складывали руки и простирали их к небу, восклицая: "Идет наш отец, наш спаситель, наш вождь!" Тем временем полки князя подходили все ближе, шла легкая кавалерия: полки княжеских татар, казаков и валахов; за ними виднелась иностранная пехота под командой Махницкого, дальше артиллерия под начальством Вурцеля, затем драгуны и гусары. Лучи солнца переливались на доспехах воинов, на шлемах и остриях копий. Все они шли, освещенные необыкновенным блеском, точно их озарял ореол победы. Скшетуский, стоя на валу возле Лонгина Подбипенты, издали узнал свой эскадрон, оставленный им в Замостье, и его пожелтевшие щеки немного окрасились румянцем, он несколько раз глубоко вздохнул, точно сбрасывая с груди какую-то необыкновенную тяжесть, и повеселел. Для него приближались дни нечеловеческих трудов, героических сражений, которые лучше всего исцеляют сердце и сталкивают глубоко на дно души всякие мучительные воспоминания. Полки все приближались и теперь уже находились на расстоянии тысячи шагов от лагеря. Навстречу князю выбежали все старшие офицеры гарнизона: три полковника, а с ними генерал Пшыемский, коронный хорунжий, Корф и другие. Все разделяли общую радость и особенно полковник Ланцкоронский, бывший более рыцарем, чем вождем, и страстно любивший воинскую славу. Он протягивал булаву в ту сторону, откуда приближался князь Иеремия, и громко говорил так, чтобы его слышали:

— Вот там наш главный вождь, и я первый передаю ему свою власть.

Между тем княжеские полки стали входить в лагерь. Всего было три тысячи солдат, но они так ободрили збаражцев, как будто бы их было сто тысяч, потому что все это были победители под Погребищами, Немировом, Махновкой и Константиновой. За легкими полками вошла артиллерия, состоявшая из двенадцати пушек, из которых шесть были захвачены у неприятеля Князь, который отправлял свои полки из старого Збаража, приехал только вечером, после заката солнца. Солдаты, зажегши свечи, факелы, лучины, так плотно окружили князя, что тот еле подвигался вперед на своем скакуне. Они хватали его коня за поводья, чтобы подольше насладиться видом героя, целовали платье князя, а его самого чуть не подняли на руки. Волнение дошло до такой степени, что не только польские солдаты, но и иностранные заявили, что они будут даром служить четверть года. Толпа, окружившая князя, все увеличивалась, так что он шагу не мог сделать и сидел на своем белом коне среди солдат, как пастырь среди овец, а восклицаниям и приветствиям не было конца. Вечер был тихий, погожий. На темном небе блестели тысячи звезд, и, это все окружающие сочли благоприятным предзнаменованием. Как раз в ту минуту, когда Ланцкоронский приблизился к князю с булавой в руке, чтобы ее передать ему, одна из звезд, оторвавшись от небесного свода и увлекая за собой светозарную полосу, с гулом упала в сторону Константинова, откуда должен был прийти Хмельницкий, и погасла. "Это звезда Хмельницкого!" — крикнули солдаты. — "Чудо! чудо! очевидное знамение!" — "Vivat Ieremi Victor!" [11] Да здравствует Иеремия Победитель! — воскликнули тысячи голосов, а затем подошел каменецкий каштелян и сделал знак рукой, что хочет говорить. Тотчас все утихло, и он проговорил:

— Король дал мне булаву, но я ее передаю в твои более достойные руки, победитель, и первый хочу подчиняться твоим приказаниям.

— И мы с ним! — повторили другие полковники.

Три булавы протянулись к князю, но он отнял руку и ответил:

— Не я вам давал булавы, а потому и не возьму их

— Тогда будь над тремя — четвертым! — сказал Фирлей.

— Да здравствует Вишневецкий! Да здравствуют полковники! — воскликнули рыцари. — Мы хотим вместе с ним жить и умереть!

В эту минуту конь князя поднял голову, встряхнул своей выкрашенной в пурпуровую краску гривой и так громко заржал, что почти все лошади в лагере ответили ему в один голос

И это многие сочли предвещанием победы. Глаза солдат сверкали огнем, сердца воспламенились жаждой борьбы, всех охватил энтузиазм. Офицеры, вторя солдатам, бряцали саблями; некоторые из них вбежали на бруствер и, протягивая в темноту руки, кричали в ту сторону, откуда ожидали неприятеля:

— Идите, идите сюда! Вы найдете нас готовыми!

В эту ночь в лагере никто не спал, и до самого утра гремели восклицания, и всюду блестели факелы.

К утру вернулся с рекогносцировки из Чолганского Камня. Сераковский и сообщил, что неприятель находится в тридцати пяти верстах от Збаража. Рекогносцировочный отряд имел схватку с превосходящими силами ордынцев, и в ней погибли двое Маньковских, Олексич и еще несколько рыцарей. Захваченные пленные утверждали, что за этим чамбулом идут хан и Хмельницкий. День прошел в ожидании и распоряжениях, касавшихся обороны. Князь в конце концов без колебания принял главное начальство над гарнизоном и отдавал приказания, где стоять каждому отряду, как защищаться и как помогать друг другу. В лагере воцарилась дисциплина, и вместо прежней сутолоки, противоречивых распоряжений и неизвестности — всюду были порядок и аккуратность. До полудня все были на своих позициях Раскинутые перед лагерем аванпосты каждую минуту доносили о том, что происходит в окрестности.

Посланная в ближайшие деревни челядь забирала живность и корм для скота, где только можно было что-нибудь взять. Солдаты, стоящие на валах, весело беседовали и даже пели, а ночь провели, дремля у костров, при оружии и в таком порядке, точно с минуты на минуту предстоял штурм.