Генрик Сенкевич - Огнем и мечом (пер.Л. де-Вальден)

Заглоба посмотрел на свою спутницу и, не дожидаясь ответа, воскликнул:

— Позвольте взглянуть на вас при дневном свете. Ого! на вас платье ваших братьев? Славный же вы казачок У меня никогда в жизни не было еще такого казачка; думаю только, что Скшетуский отнимет его у меня! А это что? О! ради Бога! Спрячьте ваши волосы, а то сразу увидят, что вы женщина.

Действительно, по плечам Елены от быстрой езды и ветра рассыпались волны черных волос.

— Куда мы едем? — спросила она, стараясь спрятать волосы под шапочку.

— Куда глаза глядят.

— Так не в Лубны?

На лице Елены выразилась тревога, а в глазах, когда она посмотрела на Заглобу, блеснуло недоверие.

— Видите ли, княжна, — отвечал Заглоба, — у меня свой разум, и поверьте, что я все хорошо обдумал. Мой расчет основан на мудром правиле: не беги туда, где тебя будут искать. Итак, если за нами гонятся в эту минуту, то, конечно, по дороге в Лубны, так как я вчера громко расспрашивал про эту дорогу и Богуну сказал, что мы едем туда, а мы поедем в Черкассы Если они погонятся за нами, то тогда только, когда убедятся, что нас на лубнянской дороге нет, а это займет по крайней мере два дня; мы тогда уже будем в Черкассах, где стоят польские полки Пивницкого и Рудомина, а в Корсуни находятся все гетманские силы. Теперь вы поняли меня?

— Понимаю, и до конца жизни буду благодарна вам. Не знаю, кто вы и откуда вы взялись в Разлогах, но думаю, что Бог послал мне вас на защиту и спасение; я скорее убила бы себя, чем отдалась этому разбойнику.

— Этот вампир хотел воспользоваться вашей невинностью.

— Что я ему сделала, несчастная! За что он меня преследует? Я давно его знаю и ненавижу: он всегда возбуждал во мне только страх. Неужели я одна только на свете, что он из-за меня пролил столько крови и убил моих братьев?! Боже мой, при одном воспоминании у меня стынет кровь. Что мне делать? Куда от него скрыться? Не удивляйтесь моим жалобам, я несчастна и мне стыдно за его любовь, я предпочитаю ей смерть.

Щеки Елены запылали, и слезы презрения и страдания покатились по ним…

— Не спорю, — сказал Заглоба, — ваш дом постигло большое несчастье, но позвольте вам сказать, что ваши родные сами виноваты в этом. Не надо было обещать вашей руки казаку и обманывать его; когда он узнал об этом, то страшно рассердился, и все мои увещевания не помогли. Жаль и мне ваших убитых братьев, в особенности младшего; он был еще совсем ребенок, но видно было, что вырос бы героем.

Елена заплакала.

— Ваши слезы неуместны в платье, которое на вас теперь надето; вытрите их и смотрите на все, как на волю Божью, он накажет убийцу; да он уже и наказал его: пролив даром кровь, он вас, единственную и главную цель всех злодейств… потерял.

Заглоба на минуту умолк, потом продолжал опять:

— Ох, какую он бы мне задал теперь трепку, если бы я попался ему в руки! Содрал бы с меня шкуру! Вы не знаете, что я в Галате пострадал уже от турок, но другой раз не желаю, и поэтому еду не в Лубны, а в Черкассы. Хорошо было бы скрыться у князя, но если догонят? Вы слышали, что, когда я отвязывал лошадей, слуга Богуна проснулся? А если он поднял тревогу? Тогда они сейчас же послали за нами погоню и могут догнать нас через час, потому что у них есть свежие княжеские лошади, а у меня не было времени выбирать. Этот Богун — дикий зверь, я так его ненавижу, что скорей бы желал видеть черта, чем его. Сохрани нас, Господи, от его руки! Он сам погубил себя, оставив Чигирин вопреки приказанию гетмана и ослушавшись русского воеводы; ему теперь остается только бежать к Хмельницкому; но плохо ему придется, если тот разбит, что уже могло случиться. Жендян встретил за Кременчугом войска, шедшие под начальством Барабаша и Кшечовского против Хмеля, да кроме того еще Стефан Потоцкий двинулся с конницей сухим путем. Но Жендян из-за починки чайки просидел в Кременчуге десять дней, а пока он добрался до Чигирина, битва уже началась, и мы дожидались известий.

— Так Жендян, верно, привез письма из Кудака? — спросила Елена.

— Да; письма от Скшетуского к княгине и к вам, но Богун их перехватил; узнав из них обо всем, убил сейчас же Жендяна и пошел мстить Курцевичам.

— Несчастный мальчик! Из-за меня он лишился жизни.

— Успокойтесь, княжна, он будет жив.

— Когда же это случилось?

— Вчера утром Богуну убить человека все равно что выпить кубок вина. А прочитав письма, он так ревел, что весь Чигирин дрожал.

Разговор прекратился. Небо уже розовело: на востоке виднелась яркая заря, окруженная золотой полосой; воздух был свежий, возбуждающий, и лошади начали весело ржать.

— Ну скорей теперь, с Богом! — сказал Заглоба. — Лошади отдохнули, и нечего терять времени…

Они снова поскакали и долго летели без отдыха, но вдруг перед ними показалась какая-то черная точка, приближающаяся с необыкновенной быстротой.

— Что это могло, бы быть? — сказал Заглоба. — Придержим немного лошадей. Это какой-то всадник

Действительно, к ним приближался всадник, который, прильнув лицом к гриве своего коня, все еще продолжал стегать его нагайкой. Конь его, казалось, совсем почти не прикасался к земле.

— Что это за дьявол и чего он так петит? Ну и летит же! — сказал Заглоба, вынимая на всякий случай пистолет.

Всадник между тем был уже в тридцати шагах.

— Стой! — крикнул Заглоба, прицеливаясь. — Кто ты? Всадник приподнялся на седле, но, едва взглянув на Заглобу, воскликнул: "А! господин Заглоба!" Это был Плесневский, слуга старосты из Чигирина.

— Что ты тут делаешь? Куда скачешь?

— Поворачивайте и вы за мной! Несчастие! Видно, настал суд Божий!

— Что случилось, говори?

— Чигирин занят запорожцами, а мужики режут шляхту. Суд Божий!

— Во имя Отца и Сына… что ты говоришь… Хмельницкий…

— Да, Потоцкий побежден, Чарнецкий в плену. Татары идут с казаками, а с ними Тугай-бей.

— А Барабаш и Кшечовский?

— Барабаш погиб, Кшечовский перешел к Хмельницкому, Кривонос еще вчера ночью пошел на гетманов, а Хмельницкий сегодня до рассвета. Сила страшная! Весь край в огне; мужичье поднимается, кровь льется повсюду! Бегите!..

Заглоба вытаращил глаза, раскрыл рот и не мог вымолвить ни слова.

— Бегите! — повторил Плесневский.

— Иисусе Христе! — простонал Заглоба.

— Господи Иисусе! — повторила Елена и начала плакать.

— Бегите, остается уже мало времени.

— Где? Куда?

— В Лубны.

— А ты тоже едешь туда?

— Да, к князю-воеводе.

— Черт возьми! — воскликнул Заглоба. — А где же гетманы?

— Под Корсунью, но Кривонос, верно, уж бьется с ними.

— Кривонос он или Прямонос, пусть его чума задушит! Туда, значит, нечего ехать. Все равно что льву в пасть, на погибель. А тебя кто послал в Лубны? Твой господин?

— Нет, он бежал, а меня спас мой кум, запорожец: он мне и помог уйти. Еду в Лубны по собственному внушению, потому что не знаю, куда скрыться.