Юрий Могутин - Сокровища Аба-Туры

Выступили сразу же, едва развиднелось. Как ни торопились, а медвежью тушу с собой взяли целиком. Лошадей попеременно впрягали в волокушу: протащив тяжеленную тушу по бездорожью с полверсты, коняги выбивались из сил. Без отдыха отмахали верст восемь, и только когда лошади совсем обессилели, решили остановиться. Глядя на потные, вздымающиеся бока коней, Дека буркнул:

— Расседлывай!

Место было выбрано возвышенное, с хорошим обзором, и вокруг было много сушняка для костра. Пятко с Остапом принялись расседлывать лошадей и снимать вьюки, а Омеля с проводником стали стаскивать в кучу сушняк, принесли воды из родника, нарубили в казан медвежатины, и вскоре уже сушняк вспыхнул веселым пламенем, а из казана поплыл аппетитный запах.

Возле туши прожили два дня. Ели и сушили медвежатину впрок над нодьей, пока от одного даже вида вареного и жареного мяса не стало мутить.

С седельными мешками, отягченными сушеным мясом, тронулись дальше. Притороченная к Пяткину седлу лохматилась медведна — шуба хозяина тайги.

Тропа змеей вползала на увалы, спускалась в ложбины и пропадала за поворотами. Лошадиные ляжки бугрились мускулами, работали — кони трудно брали подъем.

Вож, давно потерявший все ориентиры, втайне уповал на встречу с горцами. Дека стал подумывать о том же, хотя знал, что подобные встречи нередко кончаются кроволитьем. Как бы то ни было, выход нужно было искать. А пока они вверили судьбу свою всевышнему и тропе.

Подъемы сменялись спусками, тропа карабкалась на изволок сопки, выводила их на край пропасти, и копыта коней скользили у самой кромки, за которой зияла гибельная пустота. Коней всю дорогу вели в поводу.

Через три конных перехода, когда опасность свалиться в пропасть отодвинула мысли о встрече с калмыками, ясатчики увидели горное пастбище — широкое джяйлоо. Изумрудное поле с яркими пятнами цветов делало альпийский луг похожим на цветастый бабий платок.

Зеленая луговина в ожерелье сахарных гор была приютом бесчисленного стада. Подвижное и пушистое, оно волнами переливалось, заполняя неровности и впадины джяйлоо. Направляли этот пушистый поток, весь состоявший из множества крошечных комочков шерсти, три конных, тоже будто игрушечных, пастуха с собаками.

Кудлатые волкодавы с хриплым лаем носились по джяйлоо, и горе было замешкавшемуся барану — собаки с остервенением запускали зубы в курчавый его бок.

— Понимат ить, язва! — уважительно кивнул на собак Пятко. — Эндак у их и барана не умыкнешь.

— Барана захотел! Ты лучше помозгуй, как нам отсель ноги унесть, — нахмурился Федор. — Дела наши, брат, последние. Из этой каменной тюрьмы дорогу к нам одне колмаки ведают. Колмаки ж не токмо помочь нам, а живота нас лишить завсегда рады. Приход наш к ним объявлению войны равен. Потому как казак их не единожды пожитков лишал. От нас им одне утесненья.

Вот пришли мы сюды незванно и порядки наводить учнем. А оне скот пасут, как пасли сто, и двести, и пятьсот лет назад. А наведение порядков наших починаем мы с поруба [78] Поруб — захват, грабеж. Так же и тюрьма, темница. . Вот и попробуй тут колмак разберись в правде нашей среди неправд наших же многих! То опосля оне поймут, что окромя их копченых юрт жисть бывает и что житье по-нашему русскому свычаю и обзаведенью много краше супротив кочевой ихней житухи. Только сие невесть когда будет. Долго еще жить им в грязи да забросе. Болезни их косят, шаманы да князцы обирают, ан не хотят оне миром расстаться с дикостью своей…

Федор раздумчиво смотрел поверх хребтов на игру лучей, где все перепутанно и неверно колебалось, не даваясь глазу.

— Ихня новая жисть нарождается ох как трудно! — помолчав, добавил, словно вслух подумал, он. — В крови усобиц, в коих и мы повинны бываем. В одно верю: придет время — встанут оне вровне с нами.

— Ежели болезни да голод не изничтожат их допрежь того до единого… — вставил Омелька.

— Тебя послухать, так лобызаться с имя, а не биться пристало. Можа, уж и самопалы тут не потребны? — осклабился Остап Куренной.

— Будя молоть-то, — оскорбился Федор, — замок лучше проверь. Опять, как в прошлый раз, замест выстрела пшик получится. Живота тут с вами решишься.

— Остапов самопал бьет изрядно: с полки пал — семь горшков разбил, — не удержался от шутки Пятко.

— Моли бога, чтоб они сейчас шум не подняли да тропу указали.

— Перережут нас тут, ровно баранту, и самопалы не помогут. В горах сих один кол-мак воевать мочен…

Тропа нырнула круто вниз. Подковы коней скребли гранит, высекая искры. Пастухи еще не видели казаков, а когда увидели, заметались с перепугу по джяйлоо, сгоняя отбившихся баранов в кучу.

Один из пастухов поскакал наискось через луговину, и не успели казаки подъехать к стаду, как он скрылся в каменных складках гор. До слуха казаков долетел удаляющийся торопливый перебор лошадиных копыт.

— Ну, кажись, каша заваривается… — кивнул Дека в сторону ускакавшего калмыка, — расхлебывать ее нам придется. Напужали мы их. Сейчас энтот приведет с собой цельну орду.

Волкодавы, исходя хриплым лаем, бросились к незнакомцам. Их страшные зубы клацали возле лошадиных боков, глаза налились кровью.

— Уймите своих шавок, не то перестреляем, как щенков! — крикнул Пятко пастухам по-калмыцки.

— Узун-кузрук! Ан! Кара-кузрук! К стаду! — закричали пастухи собакам.

Псы с недовольным рычаньем вернулись к отаре.

Битый час пытались казаки втолковать чабанам, что ищут дорогу домой. Перепуганные калмыки замкнулись, и каждое слово приходилось вытягивать из них с трудом. Пятку Кызылову еле-еле удалось вызнать, что огромная эта отара принадлежит богатому князьку, который чаще всего «барантует», то есть грабит чужие отары. Сейчас князь дома, то бишь на летнем стойбище, и горе пришельцам, если он обнаружит их здесь, у отары.

Пастухи умолчали, что их сородич ускакал за подмогой к хозяину, но это было ясно и без слов. Значит, калмыков нужно ждать с минуты на минуту.

— Ну, брат, шалишь! — сузил глаза Дека. — Мы вам не татары, коих можно в страхе держать. Вы ишшо не ведаете нашего бою. С вашего князька перья посыплются, как заговорят самопалы.

Казаки поглядывали в сторону, откуда, по их расчетам, должны были появиться люди горского князя. Деке приглянулся отвалившийся от скалы громадный камень, — удобное для обороны место.

Калмыки появились вскоре, однако не в том месте, откуда их ждали. Гранитная расселина выпустила их столь же внезапно, сколь и стремительно. Копыта их коней рвали зеленый ковер джяйлоо. Их гиканье и свист тонули в бархате пастбища.

Казаки засели за камнем. Вначале лавина всадников рассыпалась по джяйлоо и, не найдя пришельцев, устремилась к отаре. Пастухи показали руками в сторону камня, укрывшего казаков. Размахивая клинками и копьями, кочевники устремились к камню. Впереди скакали лучники с малыми луками для скорой стрельбы.