Национальный эпос армянского народа - Давид Сасунский

Взыграл духом Оган.

«С Божьей помощью Давид заменит нам своего отца, – подумал он. – Я старший брат Мгера, а Мгерову палицу с места сдвинуть не в силах. Давид взял палицу и, пройдя все сорок ступеней, вынес ее наверх».

…Выйдя из подземелья, Давид спросил:

– Дядя! А где же Конек Джалали? Горлан ему на это ответил:

– Ах, родной мой! После того как твой отец приказал долго жить, я его коня заточил в конюшне и дверь замуровал, а корм и воду спускаю ему через окошко. Мсра-Мелика боюсь – не смею Конька Джалали вывести во двор, чтобы он свежим воздухом подышал, на солнышке погрелся. Давай сходим в конюшню!

Подошли они к большой конюшне. Смотрит Давид – тут стена и там стена, а двери нигде нет.

Давид палицей ударил, в стене пролом пробил и вошел. Там привязан был Конек Джалали. Как почуял он запах доспехов хозяйских, радостно заржал. Давид подошел, руку положил ему на круп. Джалали злобно лягнул Давида. Давид так в стену и влип, обеспамятел. Немного спустя очнулся Давид и горько заплакал.

– Эх, Джалали! – сказал он. – Я был уверен, что конь отца моего понесет меня в бой с Мсра-Меликом, поможет мне одержать победу над врагом, а ты меня ударил!

Тут Конек Джалали заговорил человечьим голосом:

– Как я в бой тебя понесу, Давид? Посмотри на меня! Что со мной сталось? Когда отец твой умер, твой безжалостный дядя заточил меня в темной конюшне, ни разу грязь и пыль с меня не счистил, я уж позабыл, что такое скребница!

Подошел к Коньку Джалали Давид, обнял его за шею и поцеловал в лоб. Потом воду подогрел в котле о семи ушках, взял целый пуд мыла, вымыл Конька Джалали, вычистил, причесал его, засыпал ему в кормушку семь пудов ячменя и сказал:

– Я – твой хозяин. До сих пор никто тебя не мыл и не чистил, с этого дня я стану чистить тебя и мыть!

Взял Давид отцовского коня за повод и вывел из конюшни, а затем обратился к дяде:

– Дядя Оган! А теперь отдай мне отцовское перламутровое седло.

Отдал ему Горлан Оган перламутровое седло.

– Давид! – сказал он. – Отец твой, когда коня седлал, подпруги затягивал, на дыбы коня подымал. Коли в силах ты поднять коня на дыбы – иди в бой, коли не в силах – не ходи!

Взял Давид перламутровое седло, оседлал Конька Джалали, затянул подпруги, коня на дыбы поднял и сказал:

– Дядя! А теперь отдай мне отцовский меч-молнию. Горлан Оган ему на это ответил:

– Меч-молния воткнут в кувшин с дегтем. Мгер вытащил его оттуда с трех раз. Коли в силах ты вытащить из дегтя меч – иди в бой, коли не в силах – не ходи!

Давид схватил отцовский меч за рукоять, дернул, вытащил из дегтя и привязал к поясу. Меч был до того длинный, что по земле волочился.

– Дядя! – сказал Давид. – А теперь отдай мне отцовский Ратный крест.

На это ему Горлан Оган ответил так:

– Ратный крест я отдать тебе не могу. Коли ты достоин носить его – он сам снизойдет к тебе на плечо, коли не достоин – он к тебе не снизойдет, и в бой ты тогда не ходи!

По воле Божией Ратный крест снизошел на правое плечо Давида.

Сел Давид на Конька Джалали, затрубил в отцовскую трубу и погарцевал перед отчим домом. На площади собрались сасунцы. Поглядел, поглядел на Давида Горлан Оган, сердце у него сжалось, заплакал он и запел:

Душа болит у меня… Ох, как мне жаль!

Старинных доспехов сасунских – ох, как мне жаль!

Оружья старинного нашего – ох, как мне жаль!

Мне жаль, ох, как жаль разлучаться с борзым конем,

Разлучаться с борзым конем!

Мне жаль, ох, как жаль расставаться с булатным мечом,

Расставаться с булатным мечом!

И как же мне больно и тяжко прощаться с Крестом,

Как тяжко прощаться с Крестом!

«Что же это такое? – подумал Давид. – Дядя сасунскими доспехами и оружием дорожит, а молодцом сасунским не дорожит?..»

Простодушный Давид не догадывался, что Горлан Оган самое горькое свое сожаление приберег для конца песни:

Мне до смерти жалко Давида – всем молодцам молодца.

Красу и гордость Сасуна – всем удальцам удальца!

Смутился Давид.

– Дядя, милый, не сердись на меня! – воскликнул он. – Я на тебя обиделся и чуть было не поднял молнию-меч. Я не знал, что ты помянешь меня напослед. Но теперь я уразумел, что Давид для тебя дороже сасунских доспехов.

Сказавши это, Давид сошел с коня и поцеловал дяде руку, а дядя поцеловал его в лоб и благословил. Давид затрубил в старинную отцовскую трубу, и тут сасунцы – и стар и млад, парни и девушки – обступили Давида и песню запели:

Давид! Оставайся с нами и не ходи никуда!

Не расставайся с нами, милый Давид, никогда!

Мы станем тебя лелеять, воду на руки лить,

Яствами всякими потчевать, сладким вином поить.

Давид! Оставайся с нами и не ходи никуда!

Не расставайся с нами, милый Давид, никогда!

Давид сел на коня, молвил: «Хлеб, вино, всемогущий Господь…», затем обернулся к народу и запел:

Всем матерям кричу: "Прощай!"

Вы были матерями мне.

И сестрам я кричу: "Прощай!"

Вы все – родные сестры мне.

Прощайте, добрые друзья,

Простолюдины и князья!

Я блудным сыном был для вас,

Я досаждал вам столько раз!

Сасуна старцы и юнцы!

Вы все мне братья и отцы.

За чьим ни сядете столом,

Попомните меня добром!

А теперь вспомним про славную дочь Медного города, про жену Санасара-богатыря, мать Львораздирателя Мгера, Давидову бабку.

Сасунская царица Дехцун-цам, где ты? Почему ты больше не появляешься в сказе о царстве Сасунском?.. Потому не появляется Дехцун-цам, что, после того как Львораздиратель Мгер и его жена умерли, она затворилась в своем покое и дала себе обет:

– Пока не подрастет единородный Давид, пока не заменит он Львораздирателя Мгера, пока не облачится в доспехи его и оружия его не возьмет, пока не вспрыгнет на Конька Джалали, я из своего покоя никуда не выйду.

В тот день, когда Давид песней и игрой на трубе прощался с сасунским народом, молодая служанка принесла еду сасунской великой бабке. Дехцун-цам спросила служанку:

– Красавица! Я слышала, кто-то на дворе трубил в Мгерову трубу?

– А разве ты ничего не знаешь, мудрая жена? Давид отцовские доспехи надел, мечом-молнией препоясался, сел на Конька Джалали, трубит в отцовскую трубу, едет на бой с Мсра-Меликом.

Обрадовалась Дехцун-цам, на месте не усидела. Атласное ее покрывало истлело от времени, обтрепалось. Дехцун-цам вскочила, а покрывало осталось на тахте.

Давид проезжал мимо бабушкиного окна. Дехцун-цам высунулась в окно и увидела Давида на отцовском коне.

– Джалали, Джалали, милый ты мой Джалали! – воскликнула она. – У моего Давида нет отца – будь ему отцом родным! У моего Давида нет матери – будь ему родной матерью! Ты Санасару братом был – будь братом и его внуку! Ты Мгеру моему помощником был – будь помощником и его сыну! Отвези моего Давида на Цовасар к Молочному роднику и остановись там, а Давид пусть сойдет и живой воды напьется; а как напьется, сразу могучим станет. Оттуда отвези моего Давида к Порцакару – Камню испытаний. Пусть Давид ударит мечом по железному столбу. Коли перережет столб – пусть бросается в бой, а коли не перережет – пусть вернется домой, а потом снова пусть силу свою попытает.