Геомар Куликов - Пушкарь Собинка

Катя крутит головой по сторонам. Ей всё в диковинку. То и дело спрашивает: «Это что?», «А там?».

Объясняет с жаром и готовностью Собинка.

Давно ли так рассказывал Евдокиму? При воспоминании о нём жгучая тоска наполняет грудь. Так и не хватило у Собинки духу поведать девочке правду о её отце и его родном дядьке Савелии. Покривил душой: «Отправился, мол, Евдоким на ордынский берег искать её с мамкой. Не нашедши, понятно, вернётся. Ждать надо». Катя погоревала тогда, но столько сочувствия, а главное, тепла и заботы было в словах её нового друга, что поверила Собинке. Он и Никифора с Герасимом упредил потихоньку, чтоб о Евдокиме при его дочери — ни слова.

На короткое время вспоминает сейчас Собинка о Евдокиме. Утешает себя и слово себе даёт — а оно у него твёрдое — никогда не оставлять Катю. И так сильно сжимает руку девочки, что та поднимает на него глаза.

— Ты чего? — спрашивает.

Смущается Собинка.

— Да так, — отвечает, — боюсь, кабы не затолкали тебя…

Настаёт пора сворачивать на свою улицу к родному дому. Прощается наспех с Никифором, Герасимом и Андрюшкой.

— Увидимся скоро! — обещает. — Чай, недалече живём!

Вепря-пушку хлопает по зелёному боку.

— Не поминай лихом! — говорит.

Смеются все: и Никифор, и Герасим, и Андрюшка, и мужики кругом.

Никифор своего молодого помощника за плечи коротко обнял, а потом легонько толкнул в спину:

— Беги! Маманя-то, поди, истомилась. Небось все глаза проглядела, ожидая сыночка!

Заторопился Собинка. Хруст-хруст-хруст! Весело поскрипывает снег. Рядышком спешит, чтобы не отстать, Катя.

Миновали деревянную церковку, три соседних с Глазовыми двора, и увидел Собинка мамку. Верно, давно стояла у ворот. Головной платок и воротник шубы сделались белыми от инея.

Не признала спервоначалу в незнакомо одетом долговязом парне, что ведёт за руку чужую девчонку, родного сына. Скользнула глазами, словно по пустому месту. А приблизились Собинка с Катей, всплеснула руками:

— Батюшки, сыночек! Радость-то какая!

И — слёзы в три ручья от счастья.

Собинка тоже рад — слов нет. Но у него своя забота. Топчется неловко. Обещал Кате, что будет она теперь жить с ними. А ведь это ещё как маманя с отцом, а главное, дед Михей решат…

Спохватилась мамка:

— Да что мы на воле-то стоим? Идёмте в избу… — И словно бы впервые заметила незнакомую девочку: — А ты откуда?

Ждал того вопроса Собинка. Начал торопливо:

— Это, маманя, Евдокимова дочка, Катя. Помнишь, у нас жил ордынский пленник?

— Как не помнить! Где он сам-то?

Трудная задача у Собинки. Правду сказать нельзя и объяснить мамке хочется, что надо, мол, Катю у них оставить.

Но мамке не до Евдокима сейчас и его дочки. Сыночек любимый, Собинка, вернулся живой-здоровый. Потому, спросивши о Евдокиме, забыла мамка свой вопрос тотчас же, к великому облегчению Собинки.

— Идите, идите, мои милые! — пропустила вперёд Собинку с Катей. — Не чаяла дождаться!

Истово крестилась мамка и говорила без умолку:

— Все оченьки проглядела, всей душенькой изболелась…

Кажется Собинке, что и мамка вроде бы ниже стала, и изба их уменьшилась в размерах и словно бы состарилась. А много ли времени прошло?

Вечером в просторной избе Глазовых народу не менее, чем весной, когда прибыл ордынский пленник Евдоким. Собинка — в красном углу, на дедовом месте. Сам дед туда посадил:

— Ты у нас ноне самый главный… — то ли в шутку, то ли всерьёз сказал.

Из бани только что Собинка. На нём рубаха, порты — всё чистое, мамкиными руками выстиранное добела.

Тут же Авдюшка. Первые слова, коими встретил Собинку:

— Чего привёз? Поди, денег много? И добра всякого? Покажи!

Даже Собинка, зная братца, подивился:

— Откуда деньги али ещё что?

Презрительно фыркнул Авдюшка:

— С войны завсегда чего ни то привозят. — И добавил ехидно: — Те, у кого на плечах голова есть, вестимо…

Сейчас Авдюшка сидел на дальнем конце стола и раскрывши рот глазел на Катю. Шибко нравилась ему Евдокимова дочка.

Повесть Собинкину о том, как не пустили русские полки Ахмата через Угру-реку, слушали внимательно и ребятишки малые, и бабы, и взрослые мужики, старики. Дедуня по такому случаю слез с печки и сел возле Собинки.

Всё рассказал Собинка. И про первый день, когда враги пытались переправиться через Угру-реку и были отбиты русскими лучниками и огненными стрельцами. И про дни другие, когда был убит Порфишка и ранен Никифор, а ханские вои снова отогнаны и оборона по реке Угре оказалась для них непреодолимой.

Множество вопросов было задано Собинке. И на все он ответил толково и обстоятельно.

— Сам-то как воевал, скажи! — вмешался в разговор дедуня, молчавший до сей поры. — По кустам не бегал, не прятался?

Замялся Собинка. Как про себя рассказывать?

И вдруг помощь нежданная-негаданная. Из дверей — должно, только пришёл, но дедунин вопрос слышал — Савелий своим громким голосом:

— Он у нас удалец-молодец! Басурман из своей пушки побил несчётно!

Оборотились все разом к двери. Шум поднялся. Обнимают Савелия. И уж вокруг него развесёлая толчея и приветственные возгласы.

А Савелий, которому разом дали дорогу, подошёл к столу. На иконы перекрестился. Дедуне поклонился в пояс. С отцом своим, дедом Михеем, и братом Григорием расцеловался троекратно. И по дедову слову сел подле Собинки.

Пошли тут новые рассказы. И куда до них Собинке!

Первым человеком, по этим басням, выходил на Угре Савелий. Он и врагов бил более всех, и стоял ближе других к великому князю Ивану Васильевичу и окольничему его. И великий князь Иван Иванович внимал его словам.

Чего только не молол своим шелудивым языком Савелий! И тут же, дабы племянника задобрить и обезоружить, про него нет-нет да новое похвальное слово.

Сидит Собинка точно на горячих угольях. А что делать — не знает. Оборвать хвастливого дядьку — вроде бы и впрямь выказать чёрную неблагодарность. Не одного себя выставляет — Собинку тоже. И о нём — всё правда.

Пока раздумывал так Собинка, добрался Савелий до очередной своей заслуги перед великим князем. Принялся рассказывать, как умом и хитростью погубил врага его, изменника и перебежчика Евдокима. Думал, и тут промолчит племянник, не станет за давностью ворошить тёмное дело. Не знал, что в избе под защитой Собинки находится Евдокимова дочка Катя. Просчитался.

— Врёшь! — закричал при первых же Савельевых словах Собинка. — Не был Евдоким изменником великому князю и не бежал к Ахмату!

И рассказал всё, как было.

Стал спорить, петушиться Савелий. Отчеканил Собинка:

— Тому верный свидетель есть!