Дэн Симмонс - Черные холмы

Появился Шальной Конь.

Позднее Паха Сапа понял, что военный вождь собрал около пяти сотен шайенна и лакота, стоявших неподалеку, — их всполошило известие о нападениях кавалерии Крука на деревни миннеконджу, сансарков и хункпапа, — главным образом на тийоспайе Железного Пера неподалеку от Тощей горки. Шальной Конь ждал в засаде именно там, где по «воспоминаниям» Паха Сапы он и должен был быть — в миле или двух от скальной цитадели, но, услышав, что вся армия Крука была подана, буквально доставлена ему, индейский вождь бросился в атаку, хотя противник в четыре раза превосходил его числом.

Но когда Шальной Конь собрал своих людей, Паха Сапа понял, что военный вождь предполагал, будто ему противостоят 155 или около того солдат под командованием капитана Милла — кавалерия вазичу, которая сожгла деревни у Тощей горки, включая тийоспайе Сердитого Барсука и Сильно Хромает. Однако вскоре Т’ашунка Витко обнаружил, что ему противостоит вся искавшая его армия Крука. И тем не менее хейока предпринял атаку.

Шальной Конь побил и унизил генерала Крука на Роузбаде, ту же самую стратегию он попытался предпринять и здесь — общую атаку, чтобы освободить индейцев, находящихся в плену у Крука, и вызвать панику у лошадей вазичу и пленных пони.

На сей раз эта тактика не сработала.

Крук ввел в действие все свои силы. Кавалерия защищала его открытый восточный фланг, а пехоту и спешенных кавалеристов генерал послал прямо в поросшие лесом холмы, где люди Шального Коня непрерывным огнем поддерживали атаку.

Паха Сапа и Кудрявый выехали вперед, в дым и сумятицу. Здесь будет похуже, чем на Сочной Траве, подумал Паха Сапа, глядя, как бегут и падают вазичу и индейцы, как они корчатся и кричат. И для Шального Коня дела здесь определенно обстояли куда как хуже.

Различие определялось дальнобойностью и точностью длинноствольных ружей, они-то и обусловили результат, противоположный тому, которого достиг Кастер на Сочной Траве. Первым отступил крайний правый фланг Шального Коня. Паха Сапа и Кудрявый были среди немногих кавалеристов и разведчиков, наступавших вместе с вазичу, которые заняли вершины стоявших цепочкой холмов, окутанных облаками едкого дыма. Дождь ослаб на несколько часов, но воздух был такой жаркий, влажный и густой, что новый синий мундир Паха Сапы прилип к его голой коже. Пороховой дым ел единственный видящий глаз мальчика.

И тут он и в самом деле увидел Шального Коня — тот скакал на белом коне, голый, в одной набедренной повязке и с единственным белым пером, размахивая ружьем и приказывая воинам отходить в боевом порядке.

Но по мере их отхода наступала пехота Крука, кавалерия вазичу атаковала и тревожила обескровленный отряд воинов с обоих флангов и с тыла. Этот день был долгим, и сражение превратилось в затянувшуюся, непрекращающуюся перестрелку, а пятисотярдовое пространство между атакующими, стреляющими, сквернословящими толпами краснокожих и бледнолицых стало ничьей землей пуль и стрел.

Паха Сапа и Кудрявый переместились на левый фланг основных атакующих сил, что совпало с бешеной, отважной атакой лакота на Третий кавалерийский, занявший там позиции. Индейцы — многие атаковали пешими, другие небольшими конными отрядами и беспорядочными группками — бросились в атаку, ведя огонь из магазинных ружей, пытаясь нащупать слабое место в оборонительной позиции спешившегося Третьего кавалерийского. Паха Сапа опять был уверен, что видит Шального Коня, который скачет туда-сюда в густом дыму, подгоняя атакующих, возвращая лакотских воинов, повернувших было назад, всегда находясь в самой гуще сражения.

Паха Сапа голыми пятками торопил свою вялую клячу, она перешла на нескладный, неохотный, неуклюжий галоп, и мальчик оказался в зоне смерти между атакующими лакота и стреляющими кавалеристами из Третьего. Он направился прямо к неясно видимому на горизонте Шальному Коню. Паха Сапа вспомнил о незаряженном кольте у него на боку и теперь схватил бесполезное оружие и принялся размахивать им, чтобы привлечь к себе внимание стреляющих из ружей и пистолетов вольных людей природы.

Огонь велся такой плотный, что он чувствовал и слышал, как свистят рядом с ним пули. «Значит, то, что рассказывали воины, сидя вокруг костра в деревне, правда, — пришла ему в голову идиотская мысль. — Звук летящей пули в разгар настоящего сражения похож на жужжание пчелы».

Паха Сапа был удовлетворен. Сожалел он только об одном — что так и не сочинил своей песни смерти. Но он понимал, что не заслуживает песни смерти. Он потерял Птехинчалу Хуху Канунпу Сильно Хромает и его народа.

Пуля продрала мокрый синий мундир под его рукой, но кожи не коснулась. Другая пуля оставила неглубокую борозду на его бедре. Еще одна пуля попала в луку седла, отчего его вялая кляча споткнулась и чуть не сбросила Паха Сапу на землю. Почувствовав укол боли, мальчик решил, что лакотский воин отстрелил ему яйца, но, приподнявшись в стременах, посмотрев вниз и потеряв внезапно уверенность в успехе того, что задумал, он не увидел крови. И поскакал дальше, размахивая пистолетом и призывая своих единоплеменников лакота убить его.

Еще одна пуля оцарапала его голову как раз над шишкой от удара прикладом предыдущим утром, который нанес ему Кудрявый. Но эта пуля, в отличие от удара, не оглушила Паха Сапу, он сморгнул кровь с глаза и ударил по бокам свою вялую, ленивую, перепуганную клячу.

Пуля разодрала его рукав и грязный бинт, намотанный на прежнюю рану, полученную от выстрела кроу, но опять не коснулась его. Паха Сапа все время слышал свистящий, жужжащий звук и чувствовал, как подергивается его большой, не по росту мундир, словно его треплют порывы сильного ветра, но ничего, кроме царапины на лбу и на бедре, не получил.

Четырнадцать лет спустя Паха Сапа вспомнит об этом часе, когда пайютский пророк Вовока пообещает всем тем, кто наденет рубаху танца Призрака, неуязвимость от пуль. А на Паха Сапе был просто блохастый, пропитанный потом и влагой, вонючий, не по росту большой для него мундир с убитого солдата вазичу, но пули не задевали его.

Шальной Конь и его оставшиеся воины отходили. Пехота Крука наступала с победными воплями, непрерывно стреляя, а Третий кавалерийский обходил противника с левого фланга, добивая раненых и отставших лакота — пленных не брали.

Шелудивая, вялая кляча Паха Сапы остановилась. Поначалу Паха Сапа решил, что она ранена (как что-то таких размеров могло не получить пулю, когда воздух был просто начинен летающим свинцом?), но она просто заупрямилась от страха и остановилась, чтобы пощипать травку на поле боя.

Паха Сапа бил пятками клячу под ребра, хлестал ее поводьями, тянул за них, и в конце концов глупое животное развернулось и потрусило к рядам стреляющих вазичу — спешившимся кавалеристам и пехотинцам, которые еще не устремились в атаку. Паха Сапа продолжал размахивать своим незаряженным пистолетом, надеясь на то, что солдаты Крука пристрелят его.