Владимир Микушевич - Воскресение в Третьем Риме
- Название:Воскресение в Третьем Риме
- Автор:
- Жанр:
- Издательство:Энигма
- Год:2005
- Город:М.
- ISBN:5-94698-029-7
- Рейтинг:
- Избранное:Добавить в избранное
-
Отзывы:
-
Ваша оценка:
Владимир Микушевич - Воскресение в Третьем Риме краткое содержание
О романе точнее всего говорит имя героя – Платон Чудотворцев. Десятки персонажей, каждый со своей судьбой, населяют пространство романа, образуя единую мистическую семью. Действие романа разворачивается в наши дни, однако корни событий уходят в далекое прошлое. И автор переносит нас то в Москву времен Ивана Грозного, то в раскольничьи скиты, то в чекистские застенки, приподымает эзотерическую подоплеку русской истории XX века, и мы с ужасом видим, как свое господство пытается установить политиканствующая Лярва, как «посторонние существа» проникают в наш мир, чтобы собирать Истинную Кровь, устраивать путчи и «воскрешать людей по науке», как им противодействуют служители Софии. В двух словах роман не перескажешь. Но и без этого ясно, что перед нами, быть может, одно из самых значительных произведений рубежа тысячелетий.
Воскресение в Третьем Риме - читать онлайн бесплатно полную версию (весь текст целиком)
Интервал:
Закладка:
Работа Чудотворцева над „Бытием имени“ совпала с имяславским движением в православных монастырях. Неприятели Чудотворцева обвиняли его в том, что он-то и был истинным теоретиком этого движения, осужденного Святейшим Синодом в
1913 году одновременно с выходом книги „Бытие имени“ в свет. Но Чудотворцев настаивал на том, что его философские изыскания предвосхищены, вдохновлены, наветы духовным опытом православных аскетов-подвижников. Книга схимонаха Илариона „На горах Кавказа“ выходит в 1908 году, когда Платон Демьянович уже работает над своим фундаментальным исследованием, но прозрения аскета нечто подтвердили для Чудотворцева, нечто внушили ему, хотя Платон Демьянович говорил, что имяславие неотделимо от православия, что имяславие присутствовало в православии всегда, а Григорий Палама и Григорий Синаит лишь выявили эту тайную суть православия, и тайное сделалось явным. Признавал Чудотворцев и вдохновенное исповедание афонского иеромонаха Антония (Булатовича): „Воистину имя Божие есть словесное действие Божества… Всякое имя Божие, как истина Богооткровения – есть Сам Бог, и Бог в них пребывает всем существом Своим, по неотделимости существа Его от действия Его“. Философия добавила к этому, что Бог не есть имя, хотя имя Божье есть Бог. Таково само имя Иисус, постоянное призывание Которого в безмолвном произнесении преображает человека Божественной энергией, как Сам Христос преобразился перед апостолами на горе. На мысленном призывании имени Божьего основывается умное делание или умная молитва, творимая в уме. Без призывания имени Божьего не действовало бы и Причастие, в котором воистину имя Божие соединено с Божественной энергией. Но причащаясь Божеству по энергии, человек не может оставаться чуждым Божеству и, следовательно, сам становится богом, как возвестил Сам Бог: „Азъ рѣхъ: бози есте“ („Я сказал: вы – боги“) (Пс., 81:6). Чудотворцев напоминает, что грехопадение совершилось, когда человек, уже будучи богом, пожелал быть „как боги“, которых нет. А когда Бог говорит: Азъ ръхъ, он называет свое имя Сущий, так что Бог творит Своим Именем, в котором Он Сам. „Въ началѣ бѣ Слово, и Слово бѣ къ Богу, и Богъ бѣ Слово“, – первый стих Евангелия от Иоанна. Богъ бѣ Слово, но что это было за слово, если не Имя Божие, Оно же Сам Бог?
Эти богословские тонкости вызвали бурю, которой, казалось бы, меньше всего можно было ожидать. Высшие церковные круги ополчились против имяславия. По некоторым сведениям сотни монахов-имяславцев были удалены с Афона и разосланы по монастырям России, что весьма напоминало меры, принимаемые против революционеров. Но, как впоследствии говорил Платон Демьянович, революционерами были вовсе не гонимые имяславцы, а как раз их гонители, имяборцы (не богоборцы ли?). Чудотворцев полагал, что революция шла в России не снизу, а сверху, из разлагающихся церковно-государственных верхов, отвергающих православную монархию и вместе с ней православную веру (неверующие церковные чиновники смыкались в этом с тайной полицией, боявшейся оказаться не у дел при народной монархии). Именно эти силы вызвали революцию, спущенную сверху в низы, чтобы потом уничтожить и верхи, чего верхи не могли предвидеть, полагая, что уже без них-то не обойдутся, и отчасти их расчеты оказались правильными. Преподаватель Петербургского духовного училища выдвигал против имяславцев такие аргументы: „Имена сами по себе нисколько не связаны с предметами. Ни один предмет сам по себе в наименовании не нуждается и может существовать, не имея никакого имени. Имена предметов нужны только нам для упорядочения своей психической деятельности и для передачи своей мысли о предмете другим… Имя есть лишь условный знак, символ предмета, созданный самим человеком“. Собственно говоря, такие формулировки вполне вписывались бы в „Материализм и эмпириокритицизм“ Ленина. Рассказывают, что некий высокий иерарх, член Св. Синода, бросал на пол разорванную бумажку с именем Бог, доказывая, что имя Божие лишь приписано Богу людьми и никакой энергией не обладает. Не подобным ли жестом сбрасывали с церквей кресты и взрывали самые церкви как созданные самими людьми символы несуществующего Бога? Боюсь, что на этот вопрос Чудотворцева история ответила утвердительно.
За этот вопрос Чудотворцев поплатился, так сказать, заранее. Его критики иронически уподобляли Чудотворцева Максиму Горькому, в своем богоискательстве обожествляющему человека; на это Чудотворцев отвечал, что богоискатели исходят все из того же кирилловского „если нет Бога, то я – Бог“, не утруждая себя самоубийством для подтверждения такого притязания, вернее, обрекая на коллективное самоубийство своих последователей, тогда как он говорит: „Если Бог есть, то я бог во имя Божие и через имя Божие“. Но над Чудотворцевым к этому времени начали сгущаться тучи, так и не рассеявшиеся до сих пор. „Бытие имени“ сопоставляли с „Властью не от Бога“. Репрессии против имяславцев едва не затронули Платона Демьяновича уже тогда, и они действительно затронули его пятнадцать лет спустя, чтобы никогда уже окончательно не прекратиться.
Это было тем более чувствительно для Платона Демьяновича, что к тому времени его жизнь упорядочилась, достигнув некоторого, по крайней мере, внешнего благополучия. Чудотворцев был уже профессором Московского университета; формально его специальностью продолжала считаться античная философия, паче же всего диалоги Платона. Пришлось обзавестись более обширной и основательной квартирой в Москве, где он жил в последний период своей жизни, где я жил с Кирой. Олимпиада не поскупилась на эту квартиру. В конце концов, ее деньги по-прежнему были деньгами Платона Демьяновича, а „Гордеевна“ приносила хорошие, все возрастающие доходы. Олимпиада и сама проживала с гимназистом Павлушей в этой квартире, где Платон Демьянович работал над „Бытием имени“, частенько отлучаясь то в Германию, то во Францию, то в Италию. И летом 1914 года Чудотворцев отправился в Германию, предполагая задержаться там подольше, подальше от ожесточенных нападок на „Бытие имени“ (кажется, нападающие не возражали бы, чтобы смутьян профессор задержался в Германии или остался там навсегда), но пребывание Чудотворцева в его любимом Фрайбурге было сокращено или прекращено угрожающими признаками начинающейся мировой войны.
Эрцгерцог Франц-Фердинанд, наследник престола Австро-Венгрии, был убит 28 июня 1914 года по новому стилю, и сразу же на улицах немецких городов начались антисербские демонстрации (убийцей эрцгерцога был, как известно, сербский студент Гаврила Принцип). Антисербские демонстрации мгновенно перешли в демонстрации антирусские. Дело было даже не только в том, что Россия поддерживала Сербию против Австро-Венгрии и Германии, угрожавших ей. Дело было скорее в том, что в Германии взорвалась исконная тевтонская ненависть к православно-славянскому миру, и в сербах немецкий обыватель видел русских, а в русских угадывал сербов (что недалеко от истины и всегда происходит в моменты исторических потрясений). Но и этим дело не ограничивалось. Главное, на улицы немецких городов хлынула толпа, еще вчера совершенно немыслимая на этих улицах, до абсурда не гармонирующая с патриархальными домами, элегантными и в то же время уютными виллами, утопающими в зелени садов, и, в особенности, с величественной готикой соборов. Непонятно было, откуда взялись на улицах лица, которых еще накануне невозможно было на этих улицах встретить. Нечто подобное Бердяев заметил на улицах русских городов после октябрьского переворота 1917 года: „В стихии большевистской революции меня более всего поразило появление новых лиц с не бывшим раньше выражением. Произошла метаморфоза некоторых лиц, раньше известных. И появились совершенно новые лица, раньше не встречавшиеся в русском народе. Появился новый антропологический тип, в котором уже не было доброты, расплывчатости, некоторой неопределенности очертаний прежних русских лиц. Это были лица гладко выбритые, жесткие по своему выражению, наступательные и активные“. Бердяев мог объяснять это явление войной; проводя, кстати, аналогию с тем же человеческим типом в Европе: „Новый антропологический тип вышел из войны, которая и дала большевистские кадры. Это тип столь же милитаризованный, как и тип фашистский“. Чудотворцев увидел этот тип человека перед мировой войной, которая и была вызвана этим антропологическим типом. Конечно, настоящие бурные демонстрации с криками „Долой Сербию!“, „Долой Россию!“ происходили не в тихих провинциальных городах, а в Берлине, куда Чудотворцев срочно выехал из Фрайбурга, почувствовав, куда ведут события. Но вместо нового антропологического типа Чудотворцев и в провинциальных немецких городах увидел другое явление, куда более зловещее: исчезновение человеческого лица. На улицы немецких городов вышли не люди нового типа, на улицы вышли массы, а у масс лица нет. Лица отдельных индивидуумов, составляющих, нет, не образующих массу ибо масса не имеет образа, расплываются, уничтожаются, и вместо них остается зияющая ревущая пустота, с которой для Чудотворцева начался новый век, наступающий с опозданием, как начинался он раньше календарного срока взятием Бастилии 14 июля 1789 года. Таким образом, девятнадцатый век продлился дольше своего срока ровно на четверть века. Фрагменты той же самой зияющей ревущей пустоты Чудотворцев увидел в первые месяцы мировой войны уже в России, когда начались погромы магазинов и аптек, владельцами которых были немцы. Поистине, массовая пустота интернациональна, и Чудотворцев не имел с ней ничего общего, выделяясь в толпе долговязой фигурой, мешковатой осанкой и беспомощными близорукими глазами за толстыми стеклами очков. „Ich bin mengenunfäig“, – говорил он по-немецки („Я не пригоден для толпы“).
Читать дальшеИнтервал:
Закладка: