Владимир Микушевич - Воскресение в Третьем Риме

– Изволите симулировать манию величия? Значит, вы и есть истинный царь, Платон Первый? – взвизгнул-взвигнула товарищ Марина.

– Я этого не сказал, – пробормотал Платон Демьянович.

– Так скажите же, скажите хотя бы это, – промурлыкал-промурлыкала товарищ Марина.

Чудотворцев молчал.

– Вам сказано: назовите имя так называемого Истинного Царя, больше ничего от вас не требуется, – настаивал-настаивала товарищ Марина.

– К сожалению, я не могу назвать его, – ответил Платон Демьянович.

– Но ведь вы же написали «Бытие имени». Для чего вы его написали? – фистулил-фистулила товарищ Марина.

– «Бытие имени» – философский труд, – сказал Платон Демьянович.

– Ладно, давайте займемся философией, – лирический тенор товарища Марины перешел в колоратурное сопрано.

Следователь встал-встала из-за стола, подошел-подошла к Платону Демьяновичу, чуть ли не ласково, но цепко взял-взяла его за плечи. Меньше всего Платон Демьянович мог ожидать дальнейшего. Товарищ Марина ударил-ударила его каблуком в пах, выбил-выбила из-под него стул и продолжал-продолжала избивать ногами лежащего на полу. Платон Демьянович, которого до сих пор никогда в жизни не били, в первую минуту схватился было за избивающий его сапог, но сапог с легкостью пресмыкающегося выскользнул из его руки и хищно наступил на кисть этой руки, так что она хрустнула. В голове Платона Демьяновича мелькнула мысль, что теперь он не сможет писать, и в ближайшие дни – сколько было этих дней и ночей, он вспомнить не мог – ему писать действительно не пришлось. А пока избиение продолжалось. Товарищ Марина умел-умела избивать, причиняя оглушительную боль без внешних телесных повреждений. (Внутренние повреждения могли быть и наверняка были.) Избиение походило на пляску, при которой плясун-плясунья монотонно вопросительно повторял-повторяла имена заговорщиков, якобы связанных с Чудотворцевым: Иванов? Петров? Сидоров? Такие фамилии тоже были в списке арестованных, а может быть, товарищ Марина называла-называл и какие-нибудь другие, Чудотворцев не помнил. Он только бормотал в ответ на каждую фамилию: «Нет… нет… нет… Не знаю…», и каждое «нет» сопровождалось новым ударом сапога. Чудотворцев подумал, не копытом ли его избивают, но тут же решил, что сапог бьет больнее копыта. Его «нет… нет… нет» перешли в невнятные стоны, а товарищ Марина, не сбавляя темпа, совершенно спокойно продолжала-продолжал комментировать: «Лучше назовите кого-нибудь из них. Все равно они все арестованы, и всех их допрашивают, как сейчас вас… по вашей вине. А потом придется расстреливать. Так что избавьте их и себя хотя бы от дальнейших допросов». И Платон Демьянович снова откликнулся своими «нет… нет… нет».

– Нет? – взвизгнула-взвизгнул товарищ Марина и проскандировал-проскандировала по слогам, каждый слог подчеркивая ударом сапога. – Ну, на-зо-ви-те хо-тя бы и-мя Ис-тин-но-го Царя! Нам, в конце концов, все равно, какое имя вы назовете. Назовите хотя бы ваше имя: Платон Первый. Чем вы не царь, monsieur de Merveille? (Ее-его французское произношение оказалось вполне удовлетворительным.) А как насчет вашего замка в Пиренеях? Контрреволюционный центр под видом театра, которого, впрочем, нет. Ведь на имя будущего русского царя покупал его Орлякин (удар сапога под ложечку), убивший вашего отца, народного певца (удар сапога) самородка (удар сапога) Демьяна Чудотворцева за отказ с ним сотрудничать. Что скажете, monsieur de Merveille?

И на Чудотворцева обрушился такой удар, что вместо стона у него вырвался нечленораздельный крик. Товарищ Марина удовлетворенно хихикнула-хихикнул:

– Вот она, ваша настоящая философия.

Но и этот крик был прерван очередным ударом сапога в ребра, от которого у Чудотворцева захватило дух. Последнее, что поразило его, была жуткая ослепительная красота товарища Марины, метящей-метящего сапогом ему в лицо…

Очнулся Чудотворцев уже на стуле, вдыхая знакомый травянисто-медово-болотный запах и сквозь обморочное оцепенение удивляясь, что за все эти годы не забыл его. Товарищ Марина, заботливо склоняясь над ним, держал-держала все тот же фиал лесного старца. «Откуда у них эликсир? – мелькнула у Чудотворцева мысль. – Неужели и его они арестовали?»

– А что, если он работает на нас… в отличие от вас или, вернее, так же, как вы, – кокетливо улыбнулся-улыбнулась товарищ Марина. – Ибо вы работаете на нас, даете нам возможность выявить монархические настроения в обществе. Мы не расстреливаем вас, чтобы расстреливать ваших сторонников. И все-таки вернемся к нашим баранам. Может быть, вы все-таки назовете имя так называемого Царя Истинного? Если это ваше имя, не стесняйтесь, назовите его.

Чудотворцев молчал.

– Может быть, вы все-таки предпочтете спасти жизнь хотя бы некоторым из тех, кого мы расстреляем из-за вашего молчания? Ибо мы будем расстреливать всех подряд, пока среди расстрелянных не окажется Истинный Царь. Или вам все равно, ибо Царь Истинный вы?

Чудотворцев молчал.

– В таком случае продолжим.

И товарищ Марина снова выбил-выбила из-под него стул, и Платон Демьянович скорчился под ударом ее-его танцующих сапог. Но теперь сквозь невыносимую боль Платон Демьянович ждал, когда он потеряет сознание и снова вдохнет травянисто-медово-болотный запах эликсира, напоминающий родные леса.

Платон Демьянович не помнил, сколько раз это повторялось: падение со стула, удары сапогами до потери сознания и снова на стуле травянисто-медово-болотный запах, который он предвкушал и ради которого готов был терпеть удары. Впрочем, была еще и обворожительная улыбка товарища Марины. Чудотворцев, когда сознание к нему возвращалось, так и не мог определить, требовала ли, требовал ли товарищ Марина, чтобы он удостоверил перечисленные им-ею имена, назвал бы какое-нибудь другое имя или выдал бы имя Истинного Царя. Чудотворцевское «нет» никого из арестованных не спасло. Никто из них не был освобожден, а кое-кто был даже расстрелян. Удары сапог с возвращением на стул и вдыхание травянисто-медово-болотного эликсира приобрели регулярность медицинской процедуры, но однажды, когда Чудотворцев в очередной раз пришел в себя, перед ним сидел другой следователь. Товарищ Марина что-то сказал-сказала ему из-за двери, но до Чудотворцева донеслось только имя нового следователя: товарищ Цуфилер, как будто товарищ Марина доводил-доводила это имя до его сведения. «Zu viel, слишком многий, – машинально перевел Чудотворцев про себя… – Имя им легион».

Подследственному вовсе не обязательно было знать фамилии допрашивающих его следователей, и Чудотворцев не мог не обратить внимания, как броско и старательно эти фамилии вбивались ему в голову. Товарища Марину назвал конвоир, а товарища Цуфилера назвал-назвала сам-сама товарищ Марина.