Андрей Геласимов - Степные боги

– В степь так в степь, – сразу согласился дед Артем. – У меня вон и Звездочка ишшо стоит запряженная. Поехали, чего уж там.

* * *

В лагерной охране к этому моменту про Хиротаро никто даже не вспомнил. Старший лейтенант сидел за столом у себя в комнате и мучительно составлял рапорт с просьбой о переводе в действующую армию.

Днем, когда они с Аленой Нестеровой, Петькой и его матерью были у танкистов, размякший от дармового виски и от предчувствия новой победы майор Баландин не то чтобы намекнул ему, а почти впрямую сказал, что не сегодня-завтра будет наступление и что японцев ожидает очень большой сюрприз.

Одинцов уныло посмотрел на лежавший перед ним лист бумаги, обмакнул ручку в чернильницу и перечеркнул фразу: «Состояние моего физического состояния не требует дальнейшего…» Испорченный лист он аккуратно положил в стопку таких же листов и тщательно подровнял их по краям, как будто не хотел видеть того, что было написано на предыдущих. Однако стоило ему убрать руки, как налетевший вдруг из открытого окна ветер расшвырял все листы по столу. Одинцов обвел их взглядом и закурил.

«Прошу учесть мой…» – выглядывало на одном листе.

«…А также все вышепоименованные…» – смотрело с другого.

Ему хотелось в простых и ясных словах объяснить своему начальству, что, пропустив по ранению одну победу, вторую он пропустить уже совершенно не мог, но простых и ясных слов он не находил.

Наконец, перекинув папиросу из правой руки в левую, старший лейтенант снова взял со стола ручку и написал на чистом листе: «Кровь моя кипит».

В этот момент за окном прозвучал то ли смех, то ли кашель. Одинцов резко поднял голову и увидел прямо перед собой ефрейтора Соколова. Тот действительно кашлянул, чтобы привлечь внимание офицера, но Одинцову показалось, что над ним смеются.

– В чем дело, ефрейтор? – сказал он, багровея и поднимаясь из-за стола. – Вы что себе позволяете?

Но Соколов словно и не заметил его внезапного гнева.

– Убьет он ее, товарищ старший лейтенант, – обреченно сказал он.

Одинцов опешил и несколько мгновений непонимающе смотрел на своего подчиненного. В тишине, возникшей вдруг в комнате, было слышно только, как ветерок из окна шелестит исписанными листами.

– Кто убьет? – наконец сказал он. – Кого убьет?

– Муж Алену убьет… Колотит он ее смертным боем… И все из-за нас.

– Из-за нас? – от удивления Одинцов даже слегка к нему наклонился. – А я-то при чем? И откуда вам об этом известно?

– Я в Разгуляевке был, – вздохнул Соколов.

– Я же приказывал вам остаться.

– Ну, чего уж теперь-то? – Ефрейтор вынул папиросу и тоже закурил. – Я сначала не хотел идти. Вернулся даже с полдороги. А потом думаю – нет, лучше схожу. Ну, и сходил…

Соколов нахмурился, глубоко затянулся и покачал головой.

– Захлестнет он ее, товарищ старший лейтенант. Сколько в ней там здоровья?

Одинцов сел и на секунду о чем-то задумался.

– Вы сами видели, как он ее бьет? – спросил он ефрейтора.

– Ага, – невесело усмехнулся тот. – Мне еще жить охота… У баб разузнал.

– Н-да… Заварили вы кашу.

– Не я один, между прочим…

– Слушайте, вы перестаньте мне это…

Одинцов вдруг осекся и уставился куда-то за спину Соколова. Тот быстро оглянулся. В темноте недалеко от него неподвижно стоял один из японских военнопленных.

– Тьфу, напугал, косоглазый! – чертыхнулся ефрейтор. – Ты чего подкрадываешься? Кто такой? Не вижу!

– Ивая Масахиро! – вытянулся японец.

– А-а, хромой, – протянул ефрейтор. – Чего тебе? Отбой уже был. В карцер захотелось?

Масахиро молча смотрел на него.

– Ну, чего молчишь? Язык проглотил, что ли?

– Миянага Хиротаро… Два дня карцер сидер… Теперь карцер нет, барак тозе нет…

– Ушел он, – сказал ефрейтор. – Пацана местного лечит в Разгуляевке.

Японец перевел недоверчивый взгляд на старшего лейтенанта.

– Вам ведь ясно сказали, – пожал плечами Одинцов. – С ним все в порядке. Он скоро придет. Возвращайтесь к себе в барак.

Масахиро помедлил еще секунду, потом повернулся и, сильно хромая, растворился в темноте.

– Вот люди, – сказал Соколов, оборачиваясь к Одинцову. – То грызутся как псы, то уснуть друг без друга не могут. Хрен их поймешь.

Одинцов ничего не ответил, аккуратно складывая свои листочки.

– Ну, так чего, старлей? – заговорил Соколов после недолгого молчания. – Надо Алене как-то помочь… Заступиться бы нам за нее… А? Ты чего скажешь?

Одинцов поднялся из-за стола.

– Я думаю, она заслужила то, что с ней происходит, – сказал он и закрыл окно перед лицом Соколова.

* * *

До рассвета оставалось уже меньше часа. Понурая Звездочка медленно брела по степи без всякой дороги, а дед Артем напряженно всматривался в траву перед ней. Он боялся, что лошадь не заметит в предрассветных сумерках тарбаганьей норы, провалится и сломает ногу.

Рядом с ним сидел Петька, который изо всех сил старался не расплескать из стакана чудесную воду. Когда Валерку выносили из дома, дед Артем сказал, чтобы Петька отдал стакан мамке, но тот молча закинул в телегу своего волчонка, потом забрался туда сам и нахохлился в ожидании, когда усядутся остальные.

Теперь он время от времени покачивался на ухабах и всякий раз в этом случае поворачивался к деду бочком, чтобы тот не увидел, как вода из стакана выплескивается ему на руки. Петька осторожно косился на деда и не узнавал его в молочной полумгле, установившейся в степи в этот час. Белая всклокоченная борода растворялась в полупрозрачном воздухе, и от этого дед сам становился слегка прозрачным и похожим на сон. Петька оглядывался назад и смотрел на склоненные головы обеих женщин, на неподвижно лежавшего под одеялом Валерку, на Хиротаро, который, не моргая, напряженно глядел куда-то вбок, и все они тоже казались ему сном, плывущим над степью. Чтобы прийти в себя и удостовериться, что дед сейчас не исчезнет, Петька несмело протягивал к нему руку, но телегу снова подбрасывало, вода из стакана проливалась ему на колени, и он понимал, что все это не сон.

– Ну так что? Может, здесь? – сказал дед Артем, останавливая лошадь и с надеждой оборачиваясь к сидевшему позади него Хиротаро. – Ты уж давай выбирай место, ети его. Сколько можно…

Он останавливался так уже пять или шесть раз, но японец по известным только ему одному причинам отказывался приступать к ритуалу.

– Прохое место, – отрывисто говорил он, даже не оглядываясь по сторонам, и дед Артем со вздохом понукал смертельно уставшую лошадь.

Однако на этот раз Хиротаро ничего не ответил. Посмотрев на белеющие вокруг глыбы каменной соли, он молча спрыгнул в траву.

– Ну, слава те, господи, – забормотал дед, спускаясь с телеги. – Я уж думал, уморить, супостат, решил мою Звездочку. Сутки, считай, по степи ходит коняга… В райцентр вчера председатель с утра услал. Водки им для героев мало… Тоже нашли героя – Митьку Михайлова… Дрын по нему осиновый плачет… Могли бы у меня, между прочим, спиртику прикупить. Нет, поезжай, Артемка, по государственной надобности… А сена у них попросить – так сразу и шиш… Ничо-ничо, Нюрка, вернутся братья твои с Берлина – они ему покажут, где у кобылы хвост… Узнает ишшо…