Колин Маккалоу - Падение титана, или Октябрьский конь

— Сервилия! Сервилия! Что с тобой? — спросила она, пытаясь растереть ее руку.

Сервилия отдернула руку.

— Брак с Порцией?

— Ты ведь, конечно, знаешь… — проговорил Луций упавшим голосом, сообразив, что выдал секрет.

Теперь в комнате стало совсем черно.

— Я не знаю! А ты как узнал?

— Этим утром я поженил их.

Сервилия рывком поднялась и вышла, громко требуя подать паланкин.

— Я был уверен, что она знает! — сказал Луций Клеопатре.

Клеопатра глубоко вздохнула.

— Я не отличаюсь большой чувствительностью, Луций, но Брута и Порцию мне сейчас жаль.

К тому времени, как Сервилия прибыла домой, было слишком поздно ехать в Тускул. Одного взгляда на ее лицо хватило, чтобы слуги затряслись от страха. Словно непроницаемое черное облако окружало ее.

— Принеси мне топор, Эпафродит, — приказала она управляющему, которого всегда называла полным именем в случае неприятностей.

Он единственный из всей челяди помнил, как она расправилась с нянькой, уронившей маленького Брута. И бросился искать топор.

Сервилия вошла в кабинет Брута и стала крушить там все: столы, кушетки, кресла, графины с вином и водой. Одним ударом она превратила в осколки бокалы из александрийского стекла. Потом разорвала все свитки, опустошила все корзины для книг, свалила их в кучу. Затем взяла лампу, вылила масло на кучу и подожгла ее. Эпафродит учуял запах дыма и послал объятых ужасом слуг к кухне, фонтану и водостоку за песком и водой, молясь, чтобы хозяйка покинула комнату, прежде чем огонь разгорится до такой степени, что его будет невозможно унять. Как только она вылетела из кабинета, он принялся сбивать пламя, больше опасаясь огня, чем Клитемнестры с ее топором.

Только когда спальня сына и все его любимые статуи были уничтожены, Сервилия остановилась, разгневанно озираясь. Неужели же из вещей Брута ничего больше нет? Ах! Бронзовый бюст! Мальчик работы Стронгилиона! Его гордость и радость! В атрии! Она ринулась туда, схватила бюст. Он был такой тяжелый, что только ярость помогла ей дотащить его до своей гостиной, где она поставила его на стол и стала рассматривать. Как уничтожить такой кусок бронзы без специальной печи?

— Дит! — заорала она.

Эпафродит мгновенно явился.

— Да, госпожа?

— Видишь это?

— Да, госпожа.

— Снеси к реке и немедленно утопи.

— Но это же Стронгилион!

— Мне наплевать, будь это даже Фидий или Пракситель! Делай, что говорят! — Черные глаза, холодные, как обсидиан, впились в управляющего. — Делай, Эпафродит. Гермиона! — рявкнула она.

Служанка возникла словно бы ниоткуда.

— Проводи Эпафродита к реке и проследи, чтобы он бросил это в воду. Не сделаете — будете распяты.

Последние слова заставили их подхватить бюст. Пожилой управляющий и пожилая горничная взялись за него с двух сторон и, шатаясь, унесли.

— Что случилось? — прошептала Гермиона. — Я не видела ее в таком состоянии с тех пор, как Цезарь сказал, что не возьмет ее в жены.

— Я не знаю, что случилось, но я знаю, что она распнет нас, если мы ослушаемся ее, — сказал Эпафродит, передавая бюст молодому сильному рабу. — Утопи это в Тибре, Формион. Быстро!

Нанятый экипаж с рассветом уже стоял у дверей. Сервилия села в него, даже не переодевшись и не взяв другого слугу.

— Гони галопом всю дорогу, — коротко приказала она вознице.

— Госпожа, я не могу этого сделать! Тебя убьет тряска!

— Слушай, ты, идиот, — сквозь зубы процедила она. — Когда я говорю галопом — значит, галопом. Мне наплевать, как часто тебе придется менять мулов, но когда я говорю в галоп — значит, в галоп!

Поднявшиеся неприлично поздно Брут и Порция завтракали, когда Сервилия перешагнула порог.

— Ты, cunnus! Ты, отвратительная ползучая змея! — прошипела Сервилия.

Не останавливаясь, она прошла к Порции, размахнулась и кулаком ударила новую невестку в висок. Оглушенная, Порция упала на пол, и Сервилия принялась методически пинать ее ногами, особенно целясь в груди и в пах.

Бруту понадобилась помощь двух рабов, чтобы оттащить ее.

— Как ты мог это сделать, ты, неблагодарный? — кричала Сервилия сыну, вырываясь, брыкаясь, пытаясь кусаться.

Очевидно, не очень сильно пострадавшая Порция встала без посторонней помощи и накинулась на свекровь. Одной рукой она ухватила Сервилию за волосы, а другой стала хлестать ее по лицу.

— Не смей обзывать меня, ты, высокомерная дрянь, чудовище! — кричала Порция. — И не смей прикасаться ко мне или к Бруту! Я — дочь Катона, равная тебе по происхождению! Только тронь меня снова, и пожалеешь, что родилась на свет. Иди, лижи зад своей чужеземной царице, а нас оставь в покое!

К концу этой речи трое других слуг сумели все-таки оттащить Порцию на безопасное расстояние. Поцарапанные, растрепанные, обе женщины, хищно скалясь, смотрели друг на друга.

— Cunnus! — прорычала Сервилия.

Брут встал между ними.

— Мама, Порция, я здесь хозяин, и я требую повиновения! В твои полномочия не входит выбирать мне жену, мама, и, как видишь, я выбрал жену сам. Ты будешь вежлива с ней, примешь ее в моем доме. В противном случае я изгоню тебя из него. И я говорю это совершенно серьезно! Долг сына — жить вместе со своей матерью, но я не потерплю тебя в своем доме, если ты не будешь вежлива с моей женой. Порция, я не одобряю поведения моей матери и могу лишь просить тебя простить ее.

Он отошел в сторону.

— Ты все поняла? Если поняла, то эти люди отпустят тебя.

Сервилия стряхнула с себя державших ее рабов, стала поправлять волосы.

— Мы обрели твердость характера, Брут? — насмешливо спросила она.

— Как видишь, да, — жестко ответил он.

— Как же ты поймала его, гарпия? — спросила она Порцию.

— Это ты гарпия, Сервилия. Брут и я созданы друг для друга, — сказала Порция, подходя к Бруту.

Взявшись за руки, они вызывающе смотрели на Сервилию.

— Ты думаешь, Брут, что контролируешь ситуацию? Так нет же! — выкрикнула Сервилия. — Даже и не надейся, что я буду вежлива с отродьем кельтиберийской рабыни и грязного тускуланского мужика. Прогонишь меня — и я оболью тебя такой грязью, что с твоей карьерой будет покончено навсегда. Брут трус, который мальчишкой уклонялся от воинских тренировок, а у Фарсала бросил свой меч! Брут ростовщик, морящий голодом стариков! Брут негодяй, прогнавший свою безупречную жену после девяти лет брака и отказавшийся выделить ей хоть сестерций! Цезарь еще прислушивается ко мне, и я еще могу влиять на сенат! А что касается тебя, нескладная, неуклюжая дылда, ты недостойна слизывать пыль с обуви моего сына!

— А ты недостойна лизать говно Катона, злобная потаскушка! — вопила Порция.

— Ave, ave, ave! — пропел голос с порога.

Через открытую дверь вошел внутренне веселящийся Цицерон, сияющие глаза цепко ощупывали персонажей столь восхитительной драмы.