Колин Маккалоу - Падение титана, или Октябрьский конь

— Значит, тринадцать маршевых легионов составят восемь твоих и пять моих. Тогда четыре легиона Норбана, идущие впереди, будут моими, — сказал Октавиан. — У тебя большинство.

Антоний издал короткий лающий смешок.

— Это самая странная война из всех войн! Две армии против двух армий. Я слышал, что Брут и Кассий ладят не лучше нашего.

— При двух командирах с одинаковыми правами всегда так выходит, Антоний. Надо соблюдать равенство. Чуть больше, чуть меньше, но без ощутимого перевеса. Когда ты планируешь выйти?

— Через рыночный интервал. А через шесть дней после меня выйдешь ты.

— Как у нас с провиантом? Сколько зерна?

— Хватит, но не для долгой войны, ибо ни в Греции, ни в Македонии мы ничего не достанем. И там и там шаром покати. Эти края ждет голод.

— Тогда, — задумчиво сказал Октавиан, — Бруту и Кассию надо вести с нами войну методом Фабия, так? Избегать решительного сражения и просто ждать, когда мы вконец отощаем и вымрем.

— Именно. Поэтому мы навяжем сражение, одержим верх и будем есть их запасы.

Короткий кивок — и Антоний ушел.

Октавиан перевернул письмо, оглядел воск. Печать Марцелла-младшего. Странно. Зачем бы зятю писать ему? Вдруг в голове мелькнуло: Октавия! Ведь ей пора рожать второго ребенка. Нет-нет, только бы не она! О Октавия!

Письмо было от Октавии.

Ты будешь счастлив узнать, дорогой братик, что я родила красивого, здорового мальчика. Роды были легкие, и я чувствую себя хорошо.

А теперь, мой маленький Гай, приготовься к другому. Муж говорит, что сообщить эту новость должна тебе я, прежде чем это сделает кто-нибудь, кто любит тебя меньше. Я знаю, маме самой следовало бы тебе написать, но она не напишет. Она сознает свой позор, хотя это, возможно, и не такой уж позор, а просто несчастье, но я все равно люблю ее, как и любила.

Мы оба знаем, что наш сводный брат Луций был влюблен в маму с тех самых пор, как она вышла замуж за Филиппа. Но она или решила не обращать на это внимания, или действительно не обращала. Конечно, ей не в чем себя упрекнуть за все годы брака с Филиппом. Но после его смерти в самые тяжелые для нее дни мы как то не поддержали ее, а Луций всегда был с ней рядом. Ты постоянно занимался делами, уезжал, приезжал, а я сидела с малышкой Марцеллой и снова ждала ребенка, поэтому… нет, признаю, это я виновата во всем. Я была недостаточно внимательна к ней. Вот почему случилось то, что случилось. Я была невнимательна. Да, виновата лишь я.

Короче, мама беременна от Луция, и они поженились.

Октавиан выронил письмо, чувствуя ужасное онемение в челюстях, рот растянулся в гримасе омерзения, стыда, гнева, муки. Племянница Цезаря чуть лучше шлюхи. Племянница Цезаря! Мать его божественного сына!

Читай до конца, Цезарь. Закончи чтение и поставь точку.

В свои сорок пять она ничего не заметила, дорогой братик, а когда заметила, скандала было уже не избежать. Естественно, Луций тут же предложил ей выйти за него. Они все равно планировали пожениться, когда ее траур закончится. Свадьба была вчера, прошла очень тихо. Наш дорогой Луций Цезарь отнесся к ним очень по-доброму, но, хотя его dignitas не пострадало в глазах его друзей, женщины не проявили подобного понимания. Те, что «правят Римом», если ты знаешь, что я имею в виду. Сплетни идут очень злые. И больше всего, говорит мой муж, из-за твоего высокого положения.

Мама и Луций уехали жить на виллу в Мизенах, в Рим они не возвратятся. Я пишу тебе в надежде, что ты поймешь, как поняла недавно и я, что такие вещи случаются, и что в них нет безнравственной подоплеки. Как я могу не любить маму, когда она всегда была для нас всем, чем должна быть мать? И всем, чем должна быть римская матрона.

Напишешь ли ты ей, маленький Гай, и скажешь ли, что ты любишь ее и понимаешь?

Вошедший позднее Агриппа увидел, что Октавиан полулежит на кушетке с мокрым от слез лицом и у него снова приступ астмы.

— Цезарь! Что случилось?

— Письмо от Октавии. Моя мать умерла.

В сентябре Брут и Кассий пошли от Меланского залива на запад, не ожидая встречи с армиями триумвиров до самой Македонии. Скорее всего, те стоят где-то между Фессалоникой и Пеллой. Кассий настаивал, что в такую ужасную засуху враг восточнее Фессалоники не пойдет, ибо, сделав это, он недопустимо удлинит свои линии снабжения при полном господстве освободителей на воде.

Затем, сразу после того как оба освободителя перешли близ Эна реку Гебр, появился царь Раскуполид на великолепном коне, в тирском пурпуре и в сопровождении знатных персон.

— Я пришел предупредить вас, — сказал он, — что римская армия из восьми легионов заняла перевалы восточнее Филипп. — Лицо его стало несчастным. — Мой брат Раскус у них советником.

— Какой тут ближайший порт? — спросил Кассий, ничуть не переживая о том, чего нельзя исправить.

— Неаполь. Дорога от него соединяется с Эгнациевой как раз между теми двумя перевалами.

— Неаполь далеко от острова Фасос?

— Нет, Гай Кассий.

— Я понял стратегию Антония, — сказал Кассий, немного подумав. — Он намерен не пускать нас в Македонию, для чего и послал свои легионы. Без сражения нам мимо них не пройти. Я не думаю, что он ищет драки, это не в его интересах, да и восьми легионов недостаточно, и он знает это. Кто командует этим авангардом?

— Некие Децидий Сакса и Гай Норбан. У них очень хорошие позиции, их трудно будет выбить оттуда, — сказал Раскуполид.

Флоту освободителей было приказано занять порт Неаполь и остров Фасос, таким образом обеспечивая быструю переброску провизии для армии освободителей, когда она там появится.

— А появиться мы там должны, — сказал Кассий на военном совете своим легатам, адмиралам и молчаливому Бруту, который опять впал в депрессию по неясной причине. — Мурк и Агенобарб закрыли Адриатику и заблокировали Брундизий. Значит, Патиск, Кассий Пармский и Туруллий будут отвечать за морские операции вокруг Неаполя. Есть ли опасность появления кораблей триумвиров?

— Абсолютно никакой, — заверил его Туруллий. — Их единственный флот дал им возможность вывести большую часть их армии из Брундизия, но потом Агенобарб возвратился и отогнал нахалов к Таренту. В Эгейском море они не появятся, так что их войску поддержки не будет.

— Это подтверждает мою гипотезу, что Антоний не поведет свою армию восточнее Фессалоники, — сказал Кассий.

— Почему ты так уверен, что триумвиры не хотят драки? — позднее спросил его Брут.

— По той же причине, по которой и мы не хотим, — ответил Кассий, стараясь говорить спокойно. — Это не в их интересах.

— Я не понимаю почему, Кассий.

— Поверь на слово. Иди спать, Брут. Завтра мы выступаем.

Много квадратных миль соленых болот и высокий, изрезанный горный хребет заставили Эгнациеву дорогу отвернуть от побережья на десять миль к равнине, где протекала речушка Ганга, над которой на скалистом взгорье стоял старый город Филиппы. В районе горного массива Пангей Филипп, отец Александра Великого, собирал средства на свои войны, имевшие целью объединить Грецию и Македонию. Раньше Пангей был очень богат золотом, но его уже выбрали. Сам город Филиппы выжил благодаря расположенным ниже плодородным полям и обильным периодическим половодьям, но к тому времени, когда освободители и триумвиры (через два с половиной года после смерти Цезаря) встретились там, его население не насчитывало и тысячи душ.