Колин Маккалоу - Падение титана, или Октябрьский конь

Полубаркас направился к пирсу, соседствующему с театром Акрон, но вне стен Царского квартала. Там бесновалась толпа. Горожане, размахивая кулаками, на жуткой смеси греческого с македонским грозились убить иноземцев. Когда лодка причалила и ликторы вышли на пирс, толпа попятилась и застыла, очевидно пораженная невероятным спокойствием и нездешним великолепием вновь прибывших. Потом вновь зазвучали угрозы. Когда двадцать четыре ликтора построились в колонну по два человека, Цезарь без чьей-либо помощи вышел из лодки и остановился, поспешно поправляя складки тоги. Вскинув брови, он надменно посмотрел на толпу.

— Кто тут главный?

Оказалось, никто.

— Вперед, Фабий, вперед!

Ликторы вошли в толпу, как нож в масло. Следом шел Цезарь. Это лишь словесные угрозы, думал он, улыбаясь налево и направо. Интересно. Выходит, молва не врет: александрийцы действительно не любят римлян. Но где же Помпей Магн?

В стене Царского квартала замечательные ворота: боковые пилоны сверху соединены прямоугольной перемычкой, позолота на каждой детали, многоцветие красок. На воротах изображены какие-то символы, странные плоские, двухмерные сцены. А вот и стражники! Руфрий был прав, они неплохо смотрятся в греческом снаряжении: полотняные латы с нашитыми серебряными пластинами, яркие пурпурные туники, высокие коричневые сапоги, серебряные шлемы с наносниками и плюмажем из конских крашеных хвостов. Прекрасно, но не для боя, а скорее для уличных потасовок. Заинтригованный Цезарь покачал головой. Наверное, хроники этого царского дома не врут. Всегда есть толпа александрийцев, которая может войти во дворец и заменить одного Птолемея другим — все равно какого пола.

— Стой! — крикнул капитан, держа руку на эфесе меча.

Цезарь прошел по коридору из ликторов и послушно остановился.

— Я хотел бы увидеть царя и царицу, — сказал он.

— Ты не можешь видеть ни царя, ни царицы, римлянин. Разговор окончен. Вернись на свой корабль и уплывай.

— Доложи их царским величествам, что я — Гай Юлий Цезарь.

Капитан громко фыркнул.

— Ха! Если ты Цезарь, тогда я — Таверет, богиня-гиппопотам!

— Ты не должен всуе упоминать имена твоих богов.

Капитан метнул на него сердитый взгляд.

— Я не грязный египтянин. Я — александриец! И мой бог — Серапис. А теперь уходи!

— Но я действительно Цезарь.

— Цезарь сейчас в Малой Азии. Или в Анатолии, или еще где-нибудь.

— Сейчас Цезарь в Александрии и очень вежливо просит аудиенции у их величеств.

— Хм, я не верю тебе.

— Хм, тебе лучше поверить, иначе гнев Рима обрушится на Александрию и у тебя не будет работы. Как и у вашей царицы с царем. Посмотри на моих ликторов, олух! И если умеешь считать, сосчитай их! Двадцать четыре, правильно? А впереди какого римского курульного магистрата идут двадцать четыре ликтора? Только впереди диктатора. Теперь пропусти меня и сопроводи в зал для аудиенций, — весело закончил Цезарь.

Несмотря на свой грозный вид, капитан чувствовал страх. Надо же вляпаться в такую историю! Никто не знал лучше, чем он, что во дворце никого нет: ни царя, ни царицы, ни управляющего двором. Ни души, обладающей достаточными полномочиями, чтобы разобраться с этим заносчивым чужаком, путь которому и впрямь расчищают двадцать четыре ликтора. Вдруг это Цезарь? Конечно нет! Что делать Цезарю в Александрии? Тем не менее перед ним стоял римлянин, завернутый в нелепое белое одеяло с пурпурной каймой, с какими-то листьями на голове, с каким-то жезлом из слоновой кости на голой правой руке, между сжатой в кулак ладонью и согнутым локтем. Без меча, без лат, поблизости ни одного солдата.

Македонские предки и богатый отец помогли купить капитану его должность, но способность быстро соображать в приобретенное не входила. Все же, все же… Он облизнул губы и вздохнул.

— Хорошо, римлянин, я проведу тебя в зал для аудиенций. Только не знаю, что ты будешь там делать. Во дворце сейчас никого нет.

— Правда? — спросил Цезарь, пропуская вперед себя ликторов, что заставило капитана спешно послать человека, чтобы тот показал им дорогу. — А где же все?

— В Пелузии.

— Ясно.

Несмотря на разгар лета, денек выдался отменный. Никакой духоты, легкий бриз отгоняет жару, от цветущих деревьев исходит ласкающий обоняние аромат, какие-то колокольчики беспрестанно кивают головками. А дорога вымощена желтовато-коричневым мрамором, отполированным до зеркального блеска. Наверное, тут скользковато во время дождя. Идут ли, кстати, дожди в Александрии?

— Восхитительный климат, — заметил он.

— Лучший в мире, — откликнулся капитан.

— Значит, я — первый римлянин, которого вы тут видите за последнее время?

— Во всяком случае, первый, который объявляет, что он поважней губернатора. С год назад приезжал Гней Помпей. Требовал у царицы военный флот и пшеницу. — Капитан захихикал. — Очень невежливый молодой человек. Отказался войти в наше положение, хотя царица сказала ему, что в стране голод. О, она надула его! Шестьдесят транспортов набили финиками, и он их увез.

— Финиками?

— Финиками. И он отплыл, думая, что увозит пшеницу.

— О боги, бедный молодой Гней Помпей. Наверняка отец его был недоволен. Зато Лентул Крус, наверное, радовался. Эпикурейцы экзотике всегда рады.

Зал для аудиенций, судя по его размерам, помещался в отдельном строении. Вероятно, при нем имелись приемные для отдыха приезжающих с визитом послов, но определенно не для проживания. Это был тот же зал, в котором принимали Гнея Помпея: огромный, пустой, с отполированным мраморным полом, украшенным сложным многоцветным узором. Стены щедро покрыты позолотой либо разрисованы странными (как на воротах) изображениями плоских людей и растений. Пурпурное мраморное возвышение с двумя тронами. Один, из фигурного эбонита и золота, — наверху, другой такой же, но меньших размеров, — ярусом ниже. Больше никакой мебели.

Оставив Цезаря и его ликторов в пустом зале, капитан поспешно вышел — наверное, поискать кого-нибудь, кто сможет их принять.

Встретившись взглядом с Фабием, Цезарь усмехнулся.

— Ну и ситуация!

— Мы бывали и в худших ситуациях, Цезарь.

— Не искушай Фортуну, Фабий. Интересно, что чувствуешь, когда сидишь на троне?

Цезарь быстро взбежал по ступенькам и осторожно сел на великолепное кресло. Его золотые, инкрустированные драгоценностями детали были удивительны при близком рассмотрении. Вот что-то похожее на глаз, со странно вытянутой треугольной слезой во внешнем углу. Голова кобры, жук-скарабей, лапы леопарда, человеческая нога, странный ключ, какие-то символы.

— Удобно ли тебе, Цезарь?

— Ни один стул со спинкой не может быть удобным для человека в тоге, поэтому мы сидим на курульных креслах, — ответил Цезарь.