Святослав Логинов - Драгоценнее многих (медицинские хроники)

И тут Паре вспомнил, как во время странствий с разными хозяевами пришлось ему послужить и у одного ученого, хотя и весьма опасного для пациентов хирурга. Тот любил цитировать Абулкасиса, которого почитал выше Гиппократа. Одно из наставлений арабского врача гласило: «При извлечении стрелы ты должен придать телу пациента такое положение, в котором он находился, когда в него попала стрела, ибо такое положение наиболее удобно». Хорошая память – достоинство хирурга. Конечно, если нужная цитата вспоминается в должное время. Хотя круглая свинцовая пуля мало похожа на длинный и острый наконечник стрелы, но надежда все же есть.

– Что ты делал, когда в тебя выстрелили? – спросил Паре.

– А?.. – не понял легионер, а потом, покосившись на хирурга, добавил: – Воевал.

– Вре-от!.. – протянул вошедший Жан. – Убитых он обшаривал. Три кошелька у него в поясе, и все чужие.

– За это он ответит перед богом, – остановил ученика Паре. – А пока, – он повернулся к легионеру, – встань, как был, когда в тебя попали.

Паре ослабил веревки и вновь взялся за зонд. Солдат пригнулся, испуганно косясь на окровавленную одежду и руки хирурга. Проволочный зонд погрузился в рану, легионер приглушенно подвывал сквозь закушенные губы и дрожал крупной дрожью. Дрожь мешала Паре, он старался не обращать на нее внимания, лишь зорче щурил глаза, словно мог рассмотреть пулю в глубине искалеченного тела, да бормотал себе под нос афоризм хирурга:

– Сия тонкая и деликатная работа исполняется руками и инструментами…

Через минуту зонд наткнулся на твердое препятствие. Паре облегченно вздохнул – пуля найдена! Тонкими щипцами с зазубренными губками удалось ухватить свинец; Паре сильно потянул, и пуля вышла. Солдат вскрикнул, лицо его залила бледность.

– Терпи! – приказал Паре.

Оставалось влить в рану масло и перевязать пострадавшего. Паре повернулся и замер: на дне котелка чадило лишь несколько капель почерневшей от огня жидкости.

– Жан! – позвал Паре. – Масло скорее!

Жан откинул полог и с недоумением посмотрел на хозяина.

– Я же говорил, что масло кончилось, – произнес он.

– Совсем? – молодой хирург был ошарашен.

– В бутыли ни капли.

Что делать? Только что он совершил невозможное: извлек пулю, засевшую так неудобно, что здесь спасовал бы сам Шолиак, и все напрасно! Пациент умрет потому лишь, что неопытный хирург слишком щедро расходовал масло. Как назло, он перевязал полсотни врагов, а масла не хватило именно своему, пусть даже и мародеру. Теперь жди неприятностей, ведь полковник только сегодня предупреждал его, что так поступать нельзя. Что делать?.. Выжечь рану раскаленным пекеленом? Но сухое железо не сможет уничтожить сухой пороховой яд, и страдания больного только усугубятся. Здесь мог бы помочь териак, но под рукой не только териака, но и вообще никакого антидота. Дубле лечит отравления индийским безоаром. Скотина! Паре сам видел, как эмпирик собирал индийский камень на берегу реки. Молодой человек представил торжествующий взгляд соперника, и растерянность сменилась злостью.

Какого черта! Шарлатаны отправляют на тот свет сотни людей, получая за это деньги! Кто определит среди бойни, отчего умер этот прохвост? Да если сейчас рассечь бритвой яремную вену и выпустить из парня всю кровь, то никто, даже Жан, не заподозрит дурного. Еще один труп среди сотни других…

Паре бросил взгляд на раненого, и мерзкие мысли споткнулись. Легионер сидел, запрокинув голову, на лбу выступили капли пота. Было видно, что ему очень нехорошо.

Закон природы: любить и любя помогать. Помогать всем, без различия веры и подданства. С мародера спросится и в этой, и в последующей жизнях, но пока это не преступник, а страждущий. Значит, надо лечить, и то, что у тебя нет больше масла, не оправдывает тебя ни перед богом, ни перед собственной совестью. Старуха-знахарка из Пьемонта учила прикладывать к воспаленным ранам печеный лук. Лука под рукой нет, но ведь существуют и другие средства. Можно использовать кровь голубки, а иной раз помогают душистые масла…

Паре взял флакончик с дорогим розовым маслом, смочил им клок белой, хорошо прочесанной шерсти и вставил тампон в устье пулевого отверстия. Может быть, летучее масло оттянет на себя часть яда. Сверху Паре наложил обычную повязку с терпентином и яичным желтком.

Когда Жан увел легионера, Паре стало дурно. Но надо было работать, и Паре, превозмогая себя, продолжал операции. Еще пять человек он перевязал, не выжигая в ране порохового яда. И то, что среди них было два испанца, ничуть не утешало.

Неважная ночь выпала на долю Паре. Он ворочался между одеял, часто вставал, но опасаясь потревожить больных, к навесу не подходил, вздыхал и снова ложился в смятую постель. До его слуха доносились стоны, неразборчивый бред, порой – болезненные вскрики. Многие ли из лежащих под навесом, доживут до утра? Более всего беспокоился Паре о тех, кому по недостатку масла не сделал прижигания. Жан де Виго – один из немногих авторов, писавших на родном языке и потому доступных Паре, в восьмой главе первой книги «О ранах» утверждал, что заражение пороховым ядом убивает человека наутро. Паре ждал утра.

Какой же ты медик, если не можешь спасти доверившегося тебе человека? Хирург-брадобрей! Брадобрей – еще куда ни шло… Презренное звание, недаром палач относится к тому же цеху, что и ты… За прошедший день Паре пролил больше крови, чем иной палач в дни больших казней, не меньше десятка человек скончалось у него на руках. Почему же так больно и тревожно именно за шестерых, обреченных смерти авторитетом Виго? Должно быть, потому, что они гибнут по его, Амбруаза Паре, недосмотру.

Солнце еще не появилось, ночной мрак едва начинал седеть, когда Паре был на ногах. Под утро удушливая жара спала, от Роны потянуло прохладой. Паре растолкал Жана, велел ему достать тонкие шерстяные одеяла и как следует укрыть раненых, чтобы уберечь от столбняка, происходящего, как известно, от холода и сырости. Потом пошел по рядам, вглядываясь в бледные или пылающие лица, собственноручно напоил лихорадящих ячменной водой – простонародным средством, снимающим жажду и, в силу своей слизистости, гасящим всякий жар. Когда достаточно рассвело, Паре начал осмотр. Ночью умерло несколько больных, но среди них не было ни одного из тех, за кого так волновался Паре. Более того, приступив к перевязкам, Паре обнаружил, что раненые, не получившие должного лечения, чувствуют себя лучше остальных. Лихорадка тронула их слабее, раны были почти не воспалены. Правда, края ран сохраняли синюшный оттенок, но так ведет себя любая разможженная рана. Но куда, в таком случае, делся яд? Ведь не может быть, чтобы десятки ученейших медиков со времен Иеронима Бруншвига находились в плену чудовищного призрака!