Розалинда Лейкер - Золотое дерево

— Ну раз ты знаешь все признаки созревания шелкопряда, значит, тебя больше ничто не задерживает здесь, тебе надо просто вернуться в дом и ждать, когда наступит эта последняя стадия цикла развития.

Габриэль вспыхнула до корней волос — муж запрещал ей появляться на шелководческой ферме! Ее глаза предвещали грозу.

— Ты хочешь обречь меня на смертельную скуку?

Эмиль сдержал себя, решив быть терпеливым до конца. Случаи, когда он давал волю своему гневу, были, к счастью, очень редки, и после подобных вспышек он чувствовал себя в течение нескольких последующих дней совершенно больным и разбитым. Эмиль готовился к трудностям, подстерегающим его в браке, поскольку с первой же встречи с Габриэль понял, что она обладает живым характером, любознательностью, чувством собственного достоинства и такой независимостью, которая испугала бы более робкого мужчину. Но несмотря на все настоящие недоразумения, он любил ее сейчас как никогда страстно и преданно и проклинал себя за суровую необходимость настаивать на своем ради ее собственного благополучия и во имя своей чести.

— Ты можешь найти себе множество более достойных занятий. Сейчас самое время нанести несколько ответных визитов тем гостям, которых мы недавно принимали. Ведь к нам в гости приезжали не только Жюль и Элен.

Габриэль сразу же вспомнила о той жгучей ревности, с которой ее супруг относился именно к этим двум самым близким ей людям. После их отъезда у них в доме перебывало множество гостей, и Эмиль вел себя с ними совсем иначе. Наверное, это происходило из-за того, что все эти люди были до Сих пор не знакомы Габриэль, и у нее с ними не возникало долгих оживленных разговоров о временах, предшествовавших ее замужеству. Кроме того, она старательно избегала намека на флирт.

— Я предлагаю устроить званый ужин, — произнесла она сдержанным тоном, — нанять музыкантов и потанцевать на лужайке перед домом.

— Грандиозная идея! — воскликнул Эмиль с преувеличенной радостью, никак не вязавшейся с тем тоном, которым было сделано это предложение. Затем он обнял ее за плечи, предпочитая не замечать, как она съежилась и окаменела от его прикосновения, и сказал голосом, в котором звучала нежность:

— Думаешь, я не знаю, почему ты тратишь столько энергии на этой ферме? Ты пытаешься таким образом заглушить тоску по Лиону, по городской жизни — понимая это, я не возражал против твоих занятий на ферме вплоть до сегодняшнего дня. Однако пришло время, когда ты должна, наконец, посвятить всю себя предназначенной тебе в жизни роли.

Душу Габриэль захлестнуло отчаяние, лицо ее омрачилось: все ее слова не имели для него никакого значения! Ей не помогли даже попытки быть уступчивой и идти ему по возможности навстречу. Вырвавшись из его объятий, она раздраженно передернула плечами и горячо заговорила:

— Всю мою жизнь мужчины стараются отбить у меня охоту заниматься шелком! Всеми моими знаниями и умениями я обязана только себе, своей воле, своим усилиям. В детстве я задабривала ткачей разными подарками — своими шарфиками, шалями, туфлями, украшениями, полученными мной на день рождения, а часто просто гостинцами, украденными на кухне отцовского дома. И это для того, чтобы они научили меня ткацкому ремеслу. Когда же я подросла и сравнялась по мастерству с лучшими из них, они позволяли мне работать на своих ткацких станках, радуясь, что имеют возможность передохнуть. В качестве вознаграждения они посвящали меня в секреты узорного ткачества, обучая его тонкостям. Мечтой же всей моей жизни было то, что однажды мой отец проявит ко мне снисхождение и разрешит вместе с Анри управлять делами Торгового Дома.

— Но это же невозможно.

— Но почему?! — Габриэль круто повернулась и взглянула ему в глаза. — Что здесь особенного? Я знаю, что моя бабушка обычно сама принимала у ткачей рулоны шелковой ткани и записывала в хозяйственные книги, ведя строгий учет, как это делается и сегодня. Она сама выплачивала им деньги за выполненную работу. Я была бы благодарна и за такое участие в деле, но мой отец предпочел доверить все это Анри и какому-то служащему, он не захотел даже выслушать мою просьбу.

— Неужели ты была бы довольна, взвалив на себя подобного рода обязанности?

Габриэль взглянула на него с нескрываемым удивлением: зачем он задает вопрос, ответ на который столь очевиден?

— Конечно, нет. Но это был бы необходимый этап для того, чтобы заняться более серьезной и важной работой. У меня дар Божий выбирать нужный узор для ткани, я с ходу определяю, какой рисунок пойдет, а какой нет. Развитию этого дара способствовали мои занятия живописью — когда отец решил, что мне следует дать некоторое образование, он первым делом нанял для меня учителя рисования.

— Продолжай. Я слушаю тебя с большим интересом.

Габриэль немного успокоилась, видя, что Эмиль говорит как всегда искренне. Ей доставляло удовольствие делиться с ним своими мыслями и переживаниями, находя в нем заинтересованного слушателя.

— Я изучала все тонкости коммерческого дела, но я понимала, что, будучи женщиной, не смогу вести дела с банкирами, финансистами, а также заключать торговые сделки и принимать заказы — это не принято в обществе. Поэтому я смирилась и решила не гоняться за журавлем в небе. С тех пор я мечтаю только о должности советника-консультанта; и если бы мой отец не был столь предубежденным против меня и недальновидным, он бы заметил, что по своим талантам я ничуть не уступаю брату. Я могла бы вдохнуть новую жизнь в семейное дело.

— Скажи мне честно, ты преследовала те же самые цели в отношении шелководческой фермы Вальмонов, когда согласилась выйти за меня замуж?

Однако этот неожиданный вопрос, казалось, не застал Габриэль врасплох, ее широко распахнутые глаза смотрели на него, и он мог хорошо разглядеть в них освещенные внутренним светом переливы оттенков синей радужки — от ярко-василькового до темно-фиолетового.

— Значит, ты сам догадался об этом! Мне показалось при нашем знакомстве, что ты достаточно просвещенный человек и готов признать за женщиной право на духовную свободу, которое ей даровала Революция.

Взгляд Эмиля стал ледяным.

— И эта мысль явилась единственной причиной, по которой ты вышла за меня замуж?

— Нет! — в ее восклицании слышалась искренность. — Я мечтаю о том, что мы будем верными товарищами во всем — и я стану одновременно и твоей преданной женой, и незаменимым помощником в твоих делах, — выражение лица Габриэль смягчилось, она подошла вплотную к Эмилю и, положив руки ему на грудь, взглянула снизу вверх в его суровое лицо. — Более того, я сразу же почувствовала уважение к тебе и даже восхищение твоим умом и манерой себя держать. Я бы не хотела, чтобы отношения между нами испортились из-за различий во мнениях и взглядах на жизнь.