Стефан Дичев - Путь к Софии

— Я ждала, что вы мне дадите знать о себе, Амир?

Он холодно усмехнулся.

— Вы видите, у меня сейчас другие заботы.

— Амир!.. — Она вся дрожала. — Скажите мне по крайней мере хоть свой адрес. Прошу вас...

— Лучше не спрашивайте у меня его, — сказал он, пожимая плечами. — Я сам не знаю.

— Но я должна... должна вас найти! Где вы будете в Константинополе? Я не хочу расстаться с вами так. Не хочу.

На глазах у нее выступили слезы. Он смутился. И от этого разозлился еще больше. Его красивое лицо стало холодным, жестоким.

— Оставьте меня. Уходите сейчас же.

— Вы меня больше не любите? — воскликнула она в отчаянии и схватила его за руки.

Он отскочил, испугавшись, что чужие глаза увидят эту интимную сцену.

— Нет... нет. Довольно, — сказал он. — Уезжайте... Прошу вас.

Это «прошу вас», произнесенное тоном приказа, больше всего задело ее. Она заплакала, повернулась и пошла к фаэтону. Амир широко зашагал обратно к воротам.

Филипп не заметил даже, как очутился возле него. Сейчас... сейчас! Господи, если пропустить этот момент... Услышав шаги, Амир инстинктивно схватился за револьвер и обернулся.

— Это ты? Убирайся отсюда и ты!

— Майор Сен-Клер сказал мне, что он оставил вам распоряжение... Бей! Сделайте доброе дело, прежде чем уехать... Освободите моего отца... и сестру... Вы знаете мою сестру... она ни в чем не повинна...

Амир остановился. Что-то думал, решал.

— Хорошо, что ты мне напомнил, — усмехнулся он.

Сумерки сгущались все больше. В прикрытом обрушившимся потолком тайнике Андреа было уже темно, и он вслепую чистил револьвер, который купил в гетто, возвращаясь от Позитано. Теперь у него уже было два револьвера. И достаточно патронов. Но достаточно ли у него смелости и хладнокровия, чтобы выполнить свой план? Смелость... Отчаяние придавало ему столько смелости, сколько он и не подозревал в себе. Но хладнокровие? Он никогда не мог хорошо владеть собой. «А это необходимо. И не для меня, а для нее. Если чем-нибудь выдам себя, все погибнет», — думал он с таким лихорадочным возбуждением, словно он был не в своем тайнике, а уже осуществлял то, что задумал...

Он хотел дождаться ночи. Ночью в комендатуре караульных и жандармов гораздо меньше. И ночью там не бывает ни Джани-бей, ни Сен-Клер. Остальные — не здешние и не знают его. В этой одежде, с повязкой на лице он как-нибудь туда проникнет. Ворвется запыхавшись, закричит, заорет: «Скорей, мусульмане! Скорей бегите к Язаджийской мечети — тот злодей (тот злодей — это он сам) с еще десятком головорезов напал на склад!» Они попадутся на эту удочку... С оставшимися двумя-тремя справиться будет нетрудно. Третий покажет ее камеру, отопрет. И он втолкнет его туда вместо Неды.

Андреа вынул из кармана горсть патронов и ощупью начал заряжать второй револьвер. Если бы с ним был еще кто-нибудь, хотя бы мастер Велин или его брат Матей. Или сыновья священника Христо, или сыновья бай Анани... Трусы! Спрятались под юбку своих жен. Дважды он ходил к ним. Уговаривал их подготовиться к решительному часу, и они вроде бы все понимали, соглашались и даже пустили слезу. Но было очевидно — они только и ждали, чтобы он поскорее ушел восвояси. И ни один из них не спросил, где он скрывается, не нуждается ли он в приюте. Двенадцать человек — и ни один из них не догадался. А может, все догадались, но трусили и поэтому молчали.

Но даже если бы они и предложили ему остаться у них, он все равно отказался бы. Он, правда, прежде думал: надо убираться прочь из этой грязной дыры. Но с тех пор, как арестовали Неду — он не сомневался в том, что кто-то пронюхал об их встрече и теперь от нее хотят добиться, чтоб она его предала, — он нарочно, с отчаянным и бессмысленным упорством продолжал оставаться в шантане. Он знал, что Неда может не выдержать. Что жандармы могут в любую минуту нагрянуть в его убежище. Придут — и кончится этот кошмар. И для нее. И для него. Сумасбродство, самое настоящее сумасбродство! Самоубийство, безумие... Безумие... «А неужели я люблю ее только разумом? И если она страдает, если она умрет, для чего тогда жить мне?»

Он прислушался к орудийным залпам. Не прекращаются. Даже еще сильнее стали. То ли ночь делает их такими четкими, то ли они приблизились? Никогда ничего не желал он так, как приближения этих орудийных выстрелов. Завтра братушки будут тут. Но эта ночь? Эта ночь!..

Он попытался узнать время. Потом опять прислушался. Снизу, со стороны Соляного рынка, донеслось громыхание колес, и гулкие, тяжелые металлические звуки. Они усиливались все больше и больше. Вскоре над ним задрожали обгорелые балки... со стен дождем посыпалась штукатурка... Что это? Орудия! И тяжелые, крупнокалиберные! Уходят или возвращаются? Вопрос этот не только озадачил его, но и встревожил. Это означает: либо турки хотят сражаться за город, либо они его оставляют! Он долго и напряженно вслушивался. Ни одного пушечного выстрела. Только непрерывное тяжелое громыхание... Сколько может их быть, орудий, зарядных ящиков? Двадцать? Тридцать? Его возбужденное воображение перешло границы. Внезапно — точно так же, как и началось, — громыхание прекратилось и сразу же стали слышны далекие залпы. Потом наступила тишина, и в этой тишине он услышал — и это казалось неестественным — приглушенный женский голос.

Мериам. Он быстро поднялся, выбрался из своего тайника, перегнулся над темными балками.

— Ты зовешь меня? — спросил он.

— Скорее... Как можно скорее!

Он стал пробираться по балкам. Подошел к двери. Он двигался уже смело, быстро, даже не глядя, куда ставит ногу. А достаточно было одного неверного шага, и он полетел бы вниз.

— Входи, — шепнула Мериам.

Он сделал еще шаг. И оказался в коридоре. Над ними, на верхнем этаже, топали ногами, что-то передвигали, стучали.

— В комнату, — Мериам подтолкнула его.

Он вошел в ее каморку. Лампы не было. Горела только одна свеча. Пламя ее заколебалось от движения воздуха и едва не погасло. Андреа прикрыл дверь.

— Что такое? — спросил было он и в ту же минуту понял: комнатушка Мериам была пуста. Ни кровати, ни сундука, ни батистовых занавесок. — Уезжаете?

Она затрясла в отчаянии головой. В глазах ее был страх. Свеча бросала трепещущий свет на ее овальное лицо.

— Папаша Жану требует... Папаша Жану сказал девушкам... Страшно, Андреа!

— А что так пугает вашего папашу Жану?

— Турки говорят, что они подожгут город...

— Подожгут город! Что ты сказала? Повтори! — Он схватил ее за плечи.

Она утвердительно кивнула.

— Консулы сказали: нельзя поджигать! Главный паша сказал: не буду поджигать... Обещал.

— Тогда зачем же ты болтаешь...

— А папаша Жану не верит. Не верит папаша Жану.

— Подожди... Почему он не верит? Он убежден в другом? Может, слышал что?.. Говори! Говори скорее!