Максуд Кариев - Спитамен

А Томирис исполнила то, что обещала. Заманив непобедимое войско Кира в пустыню, она разгромила его. Погиб и Кир. Наполнив кровью бурдюк, она бросила в него его голову и сказала: «Я обещала, что напою тебя кровью, так пей же ее!..» — и сарамец помолчал и после паузы добавил: — Я об этом тебе, царь, рассказал, чтобы ты подумал о… своем мече, который никак не насытится кровью. Не сделали ли предыдущие победы и тебя столь же самоуверенным, как Кира? Не забыл ли ты, что в этом мире зло не остается не отмщенным, а доброе деяние не вознагражденным?..

На скулах Александра заходили желваки. Он пожалел о том, что решил помиловать этих наглецов. Но если он сейчас снова прикажет казнить их, то и впрямь о нем можно будет сказать что угодно.

— Как же мне с вами поступить?.. — произнес он вслух. — Головы у вас неглупые, их я вам оставлю. Вот языки у вас слишком ядовитые, и, чтобы впредь они не болтали лишнего, вы их немедленно лишитесь. — И, обернувшись к страже, он крикнул: — Отрежьте им языки!..

Поддав Буцефалу в бока пятками, Александр поехал рысью. Войско двинулось за ним.

Блистательный Фарасман, шах великого Хорезма, пределы которого находились северо-западнее Согдианы, между Гирканским и Меотидским [101] Меотидское море — Аральское море. морями, возвращался восвояси после весьма трудного визита к величайшему из великих Искандару. Снег еще не выпал, но конец осени был отмечен неожиданным похолоданием. За одну ночь мороз сковал землю, и она стала твердой, как камень. Пожелтевшие листья, покрывшись инеем, враз осыпались, устланная ими земля отливала под лучами солнца золотом, а голые деревья, простирающие к небу ветви, казались черными. Коляску то плавно раскачивало, то нещадно трясло. На Фарасмана наваливался сон, но он начинал зябнуть и тут же просыпался. Хотя коляска и была специально приспособлена для дальних поездок и сверху была крыта толстым войлоком из верблюжьей шерсти, долгая тряска утомляла пожилого шаха; он то и дело менял позу, поправляя за спиной и под локтями мягкие подушки, и глядел в маленькое оконце, сдвинув в сторону занавеску. Мимо проплывали погрузившиеся в преддверии зимы в дремоту равнинные просторы. Перелетали с места на место застигнутые холодами и не успевшие улететь стаи скворцов, они клевали случайно просыпанные с арб зерна. Иногда вдали можно было видеть небольшие стада диких верблюдов. Вожаки, высоко вскинув голову, настороженно глядели в сторону дороги, тогда как остальные спокойно паслись. Вот и Фарасману тоже приходится задирать повыше голову, чтобы видеть, что творится за пределами Хорезма. Заметив надвигающуюся со стороны Согдианы опасность, он поспешил предупредить ее, с этой целью и отправился в путь, занявший у него только в один конец более месяца. Когда ехал в Мараканду, еще стояло жаркое лето, деревья в садах были отягощены фруктами; сборщики винограда подносили ему полные корзины янтарных ягод. А сейчас уже зима на носу.

Эта дорога, соединяющая земли согдийцев, массагетов, дахов с Хорезмом, в прежние времена была весьма многолюдной. В ту и другую сторону двигались по ней караваны верблюдов, кавалькады арб, груженных дорогими товарами для шумных базаров Хорезма и Согдианы. А сейчас редко встретится одинокая арба, и то спешит съехать на обочину и переждать, пока мимо пронесется на рысях невесть откуда взявшееся воинство Хорезмшаха, или покажется вдали всадник и тотчас устремится в степь от греха подальше. А что, если это лазутчик враждебного племени?.. И Фарасман невольно прислушивается к топоту коней, чтобы определить, не слишком ли далеко унеслись пять сотен его воинства, отосланные вперед, не слишком ли отстала другая тысяча телохранителей. Услышав голоса переговаривающихся сотников, успокаивается.

С заходом солнца над землей начинает скапливаться туман, такой густой, что и в пяти шагах ничего не видно. В такую пору проще простого устроить возле дороги засаду, неожиданно напасть, поэтому ночью лучше не ехать. Это летом, когда стоит зной, путники днем ищут тень для отдыха, а в дорогу трогаются с заходом солнца, сейчас же совсем другое дело… Кибитка внутри достаточно просторна, слуги заботятся, чтобы шаху было мягко и тепло спать, стелят два-три пуховых курпача, укрывают несколькими одеялами. Об одном жалел шах, просыпаясь по ночам, — о том, что не взял с собой младшую жену из гарема… Как только первые лучи солнца гасят звезды, они снимаются с лагеря и едут дальше. Слуги тихо впрягают в кибитку лошадей, стараясь не разбудить шаха; нередко он просыпается спустя два-три часа после того, как они тронулись с места…

Самые большие трудности путники испытывают от недостатка воды. Правда, сейчас проще, не то что в летнюю жару, и все же без воды ни еды не приготовить, ни умыться, ни коней напоить. Словом, поездка в Мараканду в нынешнее неспокойное время была полна трудностей и опасностей. И тем не менее Фарасман остался ею вполне доволен.

Искандар решил зазимовать в Мараканде. В своем дворце он ввел те же правила, которые еще при ахеменидских властителях были обязательны. Фарасман был принят с соблюдением всех восточных традиций и ритуалов. Царь облачился в широкий златотканый халат и затянулся широким золотым поясом, на голове корона, усыпанная драгоценными камнями, доставшаяся ему, как видно, от побежденного им Дариявуша. Одеяние это, признать, было ему к лицу. Благородной белизны лицо обрамляла короткая русая бородка, а голубые глаза излучали довольство. По обеим сторонам его трона стояли не только соратники одной с ним крови, но и персы, согдийцы, бактрийцы, которых он к себе приблизил.

Когда Фарасман, шагая по ковровой дорожке, достиг половины пути от дверей до царского трона, царь поднялся, выказав ему уважение и тем самым признав право его именовать себя шахом великого Хорезма. Фарасман поднес руку к губам, коснулся лба, затем прижал ее к груди, отвесив поклон, что для таких, как он, было равносильно простокинезе. Царь царей показал ему на стул подле себя и опустился на трон, положив руки на подлокотники и держась чересчур прямо, будто аршин проглотил. Фарасман же решил сесть лишь после того, как вручит привезенные подарки. Его сопровождала вереница слуг, каждый из которых держал что-нибудь в руках. Фарасман взял у первого большой ларец, величавым жестом открыл его, чтобы все увидели лежавшие в нем золотые украшения, жемчуга, драгоценные камни, и собственноручно передал царю опять же с низким поклоном. Затем поверх дорогих царских одежд накинул роскошный халат, на котором различного оттенка жемчугом были вышиты львы и сфинксы, а пуговицы усыпаны алмазами. Остальные подарки слуги складывали у подножья трона. В завершение церемониала привели нескольких красавиц — рабынь, полуобнаженных, юных, для увеселения царя. Фарасман заметил промелькнувший в голубых глазах нетерпеливый огонь и понял, что угодил… Ему хотелось показать, как он щедр, дабы великий царь уяснил, что предпочтительнее иметь в его лице друга, нежели врага. Он заискивающе заглядывал в его смеющиеся глаза, стараясь прочесть мысли. И то, что он в них прочел, не успокоило, а скорее, наоборот, еще более встревожило. «О-о… если он не поскупился на такие подарки, то какие же сокровища у него сокрыты…»