Конн Иггульден - Повелители стрел

Генерал водрузил корону на голову нового императора.

— Сюань, ты теперь император, Сын Неба, — произнес он. — Смотри, правь мудро.

Не обращая внимания на ошеломленные лица собравшихся, он продолжил:

— Я буду регентом, твоей правой рукой. До тех пор, пока тебе не исполнится двадцать лет, ты должен во всем слушаться меня. Ясно?

Глаза мальчика наполнились слезами. Он едва понимал, что происходит, но, запинаясь, ответил:

— Д-да… Ясно.

— Вот и хорошо. Пусть народ радуется. А я пойду на городские стены.

Оставив изумленных министров наедине с их заботами, Чжи Чжун распахнул двери и вышел. Императорский дворец стоял на берегу озера, которое питало огромный канал, с высоты дворцовой лестницы можно было увидеть город и ждущих новостей подданных. Скоро раздастся звон колоколов и гонгов, и крестьяне будут пьянствовать несколько дней, подумал генерал, глубоко вздохнул и посмотрел на темные стены, за которыми враги искали брешь в обороне столицы. Им ее не найти.

Затуманенным взором Тэмуге смотрел на троих мужчин, которые когда-то были ханами небольших племен. В каждом их жесте сквозила заносчивость, они почти не скрывали презрения к нему, брату великого хана. И когда только люди поймут, что при нынешнем порядке, установленном Чингисом, у них нет власти? Есть только один гурхан, человек, который стоит над всеми племенами. Родной брат этого гурхана сидит перед ними, а они осмеливаются говорить с ним, словно он им ровня.

После того как монголы поставили юрты на равнине вблизи Яньцзина, Тэмуге понял, что ему нравится заставлять людей ждать своего решения. Чингис оказал ему доверие, назначив самым главным в улусе, сам же Тэмуге использовал власть, чтобы подавить недовольных. Его радовало новоприобретенное могущество. Накануне Кокэчу пришлось долго ждать встречи с ним — это воспоминание до сих пор вызывало у Тэмуге улыбку. Шаман побледнел от злости, когда Тэмуге наконец впустил его в ханскую юрту. Разрешив Тэмуге принимать в ней просителей, Чингис выказал свое одобрение, что не ускользнуло от соплеменников. Какой смысл жаловаться великому хану, если они недовольны решением, принятым от его имени? Тэмуге постарался, чтобы они уяснили эту истину. Если Кокэчу нужны люди для исследования древнего храма за двести ли от улуса, он, Тэмуге, выполнит просьбу шамана и лично проверит принесенную добычу.

Тэмуге скрестил руки на груди, почти не слушая людей, которые когда-то были ханами. Старшего из олетов поддерживали двое сыновей, сам он стоять не мог. Следовало бы предложить им присесть, однако Тэмуге был не из тех, кто забывает старые обиды. Олеты все твердили о пастбищах и бревнах, а он рассеянно смотрел вдаль.

— Если ты не разрешишь перегонять стада на новые пастбища без одной из твоих бирок, — говорил старший олет, — нам придется резать здоровых животных, иначе они околеют от голода.

Он сильно располнел с того дня, как Чингис перерезал ему сухожилия ног. Тэмуге нравилось наблюдать, как лицо старика краснеет от гнева, он лениво смотрел на олетов и молчал. Ханский брат с удовольствием напомнил себе, что никто из них не умеет ни читать, ни писать.

Хорошо, что Тэмуге пришло в голову ввести в обиход пайцзы — прямоугольные сосновые дощечки с выжженным изображением волка. Его люди теперь требуют показать пайцзу, когда видят, что кто-то рубит лес или меняет награбленное — в общем, занимается привычным делом. Конечно, система еще не отлажена, но Чингис поддержал брата и отсылает прочь всех жалобщиков — они уходят бледные от страха.

Когда олеты высказались, Тэмуге заговорил с ними тихим, спокойным голосом, словно речь шла о погоде. Он обнаружил, что от вежливого тона просители злятся еще сильнее, и ему нравилось доводить их подобным образом до белого каления.

— За всю историю монголы никогда еще не собирались в таких больших количествах в одном месте, — произнес Тэмуге и с мягким упреком покачал головой. — И если мы хотим благоденствия, нам надо правильно и четко организовать нашу жизнь. Если я позволю беспорядочно вырубать деревья, к следующей зиме их не останется. Понимаете? Сейчас мы возим древесину из леса за три дня пути отсюда. Конечно, это требует времени и усилий, зато в следующем году вы увидите, что я был прав.

Тэмуге получал двойное удовольствие: во-первых, олетов явно бесила его спокойная речь, во-вторых, они ничего не могли противопоставить его логике. Они привыкли к луку и мечу, а не к сложным умозаключениям, и Тэмуге знал: можно разглагольствовать, сколько хочешь, все равно его выслушают.

— Так что насчет пастбищ? — мрачно спросил искалеченный хан олетов. — Мы и козу не можем перегнать без того, чтобы один из твоих людей не потребовал показать пайцзу, знак твоего одобрения. Племена волнуются — таких жестких запретов мы никогда не знали.

Тэмуге улыбнулся рассерженному старику, заметил, что сыновьям тяжело поддерживать грузное тело отца.

— Племен больше нет, олеты, есть монгольский народ. Разве вы не усвоили этот урок? Я думал, вы его надолго запомнили.

Ханский брат махнул рукой, и слуга-цзинец тотчас подал ему чашу с араком. Все слуги Тэмуге были из тех, кого Чингис набирал в городах. Некоторые раньше гнули спину в богатых семействах и знали, как угодить человеку высокого положения. Каждое утро Тэмуге принимал горячую ванну в сделанной по его заказу железной лохани. Кроме него, никто в улусе не мылся. Впервые в жизни Тэмуге почувствовал, как смердят его соплеменники. Вспомнив об этом, он поморщился. «Вот так и должен жить знатный человек», — сказал себе Тэмуге, отхлебывая арак.

— Наступили новые времена. Мы не можем откочевать, пока не падет город, а это значит, что за пастбищами нужно следить. Если сейчас ничего не предпринять, земля к лету оголится, и что нам тогда делать? Или вы хотите, чтобы мой брат отогнал свои стада за тысячу ли отсюда? Думаю, нет. — Он пожал плечами. — К концу лета может понадобиться больше еды. Если не хватает корма, пожалуй, часть скота придется забить. Разве я не послал за солью, чтобы завялить мясо? Император и его подданные умрут от голода раньше нас.

Олеты в молчаливом негодовании смотрели на Тэмуге. О, они многое рассказали бы о том, как он руководит жизнью улуса, да только ханский брат за словом в карман не полезет! Нововведения их возмущали, но возмущаться приходилось молча. Ямы для отхожих мест нельзя копать рядом с ручьями и родниками. Лошадей нужно сводить только в соответствии с кровными линиями, их список Тэмуге составил лично, ни с кем не посоветовавшись. Человек, у которого есть хорошая кобыла и жеребец, не может получить от них приплод без разрешения. Это раздражало всех. По улусу расползалось недовольство.