Валентин Рыбин - Знойная параллель

Мы идем к ресторану. Луговой как вывел нас под ручку, так и шествуем: он между мной и Тоней, а минералог, по имени Леонид Иннокентьевич, пристроился к ней сбоку. В общем, если разобраться: зажали Тонечку эти два хлыща с обеих сторон, я на отшибе. До чего же сообразительная публика! Оба невероятно внимательны к Тоне. Предупреждают каждый шаг, чтобы, упаси бог, не поскользнулась. Можно подумать, не с девушкой идут, а хрустальный графин с каким-нибудь крепким напитком несут. А меня вовсе не замечают, для них я не существую.

Входим в вестибюль. Народу не слишком много. В глубине зала играет оркестр. Тоня подходит ко мне:

— Марат, помоги раздеться...

— Что вы, что вы, Антонина Сергеевна! — бросается к ней режиссер.— Позвольте я!

Сняв с девушки пальто, отдает швейцару, берет номерок. А я стою, словно кипятком ошпаренный. Не ругаться же с ним.

— С меня причитается,— небрежно говорю я Луговому и беру Тоню под руку.

— За что? — удивляется он.

— За то, что выполнили мои обязанности: помогли ей раздеться...

— Браво, браво, солдат, — говорит Кияшко. Он входит в зал первым и приглашает к столу. — Прошу-с...

Оркестр шпарит фокстротик «Мишка, Мишка, где твоя улыбка!». Перед полукруглым оркестровым возвышением танцуют пары. Некоторое время молча взираем на танцующих, затем Луговой тихонько обращается ко мне.

— Позвольте пригласить вашу даму?

— Пожалуйста,— соглашаюсь я и вижу, как у Тони поджимаются губы.

— Марат, ты что? — спрашивает Тоня. — У тебя какие-то особые права на меня?

Луговой посмеивается. А Кияшко тотчас овладевает вниманием Тони.

— Молодо-зелено, — говорит он полушутя-полусерьезно и подает ей меню.— Прошу вас, Антонина Сергеевна, посмотрите — чего бы нам хорошенького заказать?

— Ну что вы, Леонид Иннокентьевич,— смущается Тоня.— Смотрите сами. Мне безразлично.

— Не скажите, не скажите,— возражает он мягко и вкладывает ей в руки меню.— Я, например, икорку паюсную, можно салатик столичный. Следуйте моему примеру, не пожалеете...

Тоня беспомощно смотрит на меня. Наверное, сейчас она нуждается в какой-то деликатной поддержке, но я не нахожу никаких слов и только скептически ухмыляюсь. Тогда она спрашивает меня:

— Марат, а ты что будешь?

— Икорку тоже, разумеется,— подсказывает Луговой. — Солдатики, они годами ее не видят.

— Я закажу себе сам. Зря хлопочете,— говорю я насмешливо.

— Но это не мы хлопочем,— говорит Кияшко.— Это Антонина Сергеевна о вас беспокоится. И вообще, я попросил бы вас немножко расслабиться. Не надо пыжиться. Тут все свои, все из одного теста. Единственно, что вам угрожает, это... Вон видите двух офицеров? Они как-то косо посматривают в вашу сторону. У вас есть увольнительная?

— Есть,— отвечаю я и думаю: действительно, чего это я петушусь? Все-таки, как ни говори, а мама права. Во мне течет ревнивая восточная кровь. Надо усмирять ее, иначе она ударит в голову.

— Марат, так я заказываю красную икорку и салат. Согласен? А горячего что? — спрашивает Тоня.

— Выбирай на свое усмотрение. Чего себе, то и мне.

Спустя час мы спокойно ужинаем. Ничего особенного не произошло от того, что я смирил в себе ревность. Просто я стал меньше смотреть на Тоню, и она постепенно увлеклась полуинтимной беседой с ученым. Лал, гранат, малахит и двусмысленные улыбочки. Луговой тоже не теряется. Едва оркестранты берутся за инструменты, он тотчас ведет Тоню на круг и вальсирует с ней. И тоже что-то ей говорит, отчего Тоня смущенно смеется. Эти многомудрые талантливые ловеласы делают все, чтобы взорвать меня. Вот режиссер принялся льстить...

— Милая Тонюшка... Да ей богу, вы не знаете себе цены. Вы могли бы сыграть любую заглавную женскую роль в репертуаре моего театра. Такая обаятельная внешность может пленить самого тонкого ценителя классической красоты....

— Адам Яковлевич, зачем вы так льстите? — не очень уверенно обижается Тоня.

— Это не лесть, Антонина Сергеевна,— подхватывает, прожевывая пищу, Кияшко.— Как-нибудь, когда мы останемся с глазу на глаз, так сказать наедине...— И он выразительно смотрит на меня и вновь двусмысленно улыбается Тоне.

Тоня зарделась. Смущена вконец, вот-вот расплачется. Ну, знаете: кажется, всему есть предел.

— Тонечка, мне пора,— говорю я и смотрю на часы.

— Как! Уже? — удивляется она, и я вижу, как не хочется ей покидать это теплое уютное местечко.

— Впрочем, ты можешь оставаться...

— Ну, нет, Маратик. Мы уйдем вместе,— тотчас поднимается она.

— Но до отхода поезда всего двадцать пять минут!

— Тогда поторопимся. Мужчины, что же вы сидите? Я кладу деньги на стол, и мы с Тоней, а за нами и

Луговой, спешим к раздевалке. Кияшко ведет расчет с официантом. Он догоняет нас уже на улице. Я понимаю: если сейчас не побегу во всю мочь, то обязательно опоздаю на поезд. Но до чего неприятно оставлять Тоню с этими двумя подвыпившими мужиками.

— Тоня, провожать меня не надо...

— Марат, но как же так? Ну, погоди... Дай я тебя поцелую.

Поцелуй Тони оправдывает ее легкомысленное поведение. Мне становится легче, и я в порыве благодарности говорю:

— Друзья, не в службу, а в дружбу, проводите Тонечку до общежития... А пока до свидания, Адам Яковлевич... Завтра замполит пришлет за вами машину. Будьте дома... До свидания,— подаю я руку Кияшко и вдруг забываю его имя и отчество. А, была не была, подумаешь, ученый! Говорю с какой-то лихостью: — До свидания, Лал Малахитович!

Ухожу в темноту ночи и слышу звонкий смех Тони и раскатистый басок Лугового.

Луговой на следующий день должен был приехать на занятия драмкружка, но почему-то не явился. Замполит отправлял за ним машину, а его не оказалось дома. Может, продолжают пировать? И Тоня вместе с ними? Позавчера я пытался дозвониться до пединститута. Коммутатор постоянно занят. И я на следующий день был вновь у телефонисток. Встретила меня Маша Михайлова:

— А! Старый знакомый! Все еще продолжается ваша любовь?

— По-моему, да. Но если не прибавить огня, может и погаснуть.

— Есть такие опасения? — смеется Маша.

— Ох, Мария Николаевна, если бы видели ее: какая она красавица!

— Ну, тогда конечно,—серьезно отвечает она.—Если красавица, то это опасно. Пединститут, кажется?

— Так точно.

— Сейчас мы вашу любовь подогреем,— обещает Маша и делает вызов.— Пединститут? Студентку Глинкину, пожалуйста.

Маша передает мне трубку. Жду минуту, другую. Сгораю от нетерпения поскорее услышать голос Тони. Наконец, слышу:

— Да, я вас слушаю...

— Это я, Тонечка! — кричу в трубку.

— А-а, это ты,— откликается она.— А я думала...

— Что ты думала?

— Да ничего. Просто не ожидала, что именно сегодня позвонишь.

— Да я еще позавчера пытался дозвониться. Помнишь наш разговор? Ну, чтобы Новый год вместе?