Валентин Рыбин - Знойная параллель

— Что же вы мне раньше не сказали, товарищ лейтенант?!

— Я что ли должен тебе подсказывать? С Бабаевым же историю пишете: должны сами знать.

Я призадумался. Надо, пока не поздно, отметить в докладе. Мысленно я отыскиваю место в тексте, куда можно вставить несколько предложений о Жоре Каляде, а лейтенант снова подбрасывает вопрос:

— А о Дзюбе есть?

— Есть,— облегченно отвечаю я.— Об этом есть. Он же еще в истребительном полку в первый раз отличился, когда сбил двух фашистских стервятников!

— А как он оказался в нашем, штурмовом полку знаешь? Нет? Я так и знал. Однажды он заплутался и сел на немецкий аэродром. Уже из кабины наполовину вылез, только тогда заметил неладное. Увидел немецких офицеров, выхватил пистолет, выстрелил пару раз и опять в кабину. Кое-как успел взлететь. Чуть было не оказался в плену. А когда вернулся на свой аэродром, заскочил, как бешеный, к командиру полка и понес его матом: «Вы что, говорит, воюете или спите?! Почти час в воздухе находился и ни одного позывного сигнала!» Ну, командир истребителей тоже парень с характером. «Катись ты, говорит, отсюда вон!» И добился, что перевели Дзюбу в штурмовики...

— Ну, об этом, наверное, в докладе не скажешь,— усомнился я.

— Нет, конечно. Об этом не надо. Это я просто вспомнил. Каких только ситуаций не было! Ну да ладно. Ты еще разок со всех сторон посмотри доклад. И на сослуживцев не обижайся. Думаю, что все наши понимают, каким добрым и полезным делом ты занят. А кто всерьез злобствует, тому я сделаю внушение. Не беспокойся...— и, встав с чехла, он ушел. А я задумался: прав Хатынцев. Надо наверстать упущенное. Вечером иду в штаб. Замполита нет. Звоню домой.

— Товарищ подполковник, нельзя ли на вечер взять доклад? Кое-что хотел бы дополнить.

— Нельзя, потому что доклад у командира полка, затем его посмотрит начальник штаба. Обсудят, внесут замечания, вот тогда и внесете свои коррективы. Я сообщу вам, когда это можно будет сделать.

— Ясно, товарищ подполковник.

Проходит день, другой. Работаю на матчасти. Под самолетом чистота, нет ни травинки. Пулемет вычищен. Заодно выдраил и весь корпус «Илюхи» каустической содой. Хожу весь в масле. Веселая житуха!

В пятницу, часа за два до рассвета,— тревога.

— Тревога! — орет во всю мощь легких дневальный.

— Трево-о-ога! — вторит ему дежурный по эскадрилье.

— Тревога, тревога, подымайсь! — петушком выкрикивает старшина.

— Живей, живей, орлы! Приготовиться к построению! — поторапливает адъютант эскадрильи.

Весь офицерский состав в казарме. Летчики курят в коридоре, покашливают и наблюдают, как их подчиненные лихо сбрасывают с себя одеяла, одеваются, бегут к пирамиде, хватают карабины и становятся в строй.

— Отставить оружие! — кричит адъютант.— Надеть комбинезоны!

И вот уже суматоха у вешалки. Сопят братцы, поругиваются, толкаются локтями.

— Эскадрилья, становись! — кричит адъютант. — Равняйсь! Смирно!

После сдачи рапорта комэску Чернявину отправляемся на стоянку.

Топаем в темноте, наступая друг другу на пятки. Снег подтаял. Оттепель. Даже на ночь грязь не замерзла. На стоянке сразу бросились к самолетам. Стаскиваем чехлы и с каким-то жадным ожесточением тащим их к каптерке. Цель столь невероятного усердия — одна. Поспать, завернувшись в чехол, еще минуток шестьдесят, пока механики и мотористы будут обкатывать моторы. Заворачиваемся по два, три человека в каждый чехол. Засыпаем и слышим, как на всю Хурангизскую долину разносится мерный и невероятно мощный гул работающих моторов. Примерно через час просыпаемся, словно по заказу. Просыпаемся от наступившей тишины. Теперь наш черед. Спешим к самолетам.

— Природин, где ты там?! — кричит Хатынцев.

— Здесь, товарищ лейтенант. В кабине уже.

— Молодец, ты всегда наперед батьки лезешь в пекло. Давай-ка проверим шлемофоны.

Проверяем надежность наушников. Работают исправно. Хатынцев начинает гонять мотор на всех оборотах. Вот сбавил газ, ждет сигнала. Проходит минута, другая, и над взлетным полем повисает зеленая ракета. Полеты в составе полка, посвященные десятой годовщине его рождения, начаты. «Илы», словно огромные зеленые жуки, ползут со стоянок к взлетной полосе на предстартовую площадку. Там, возле рации командный состав и десятки спецмашин: с бензином, с маслом, дежурные кареты «скорой помощи», машины, груженные баллонами со сжатым воздухом. Некоторые самолеты не успели зарядиться воздухом на стоянке и заряжаются прямо здесь. В сутолоке незаметно наступает рассвет, а это значит: ждать больше нечего — надо взлетать.

«Парадом» с земли сегодня командуют представители из штаба дивизии. Сам «батя» поведет звено управления. Причем, взлетает первым, в паре с заместителем по летной части. Вот их машины выруливают на взлетную полосу, следует отмашка флажком стартера, и самолеты, взревев, несутся по травянистому полю.

— Ну что ж, хорошо! — довольно говорит Хатынцев. — Посмотрим, что нам скажет вторая пара.

Вторая пара «Илюх», тоже из звена управления, взлет производит с таким же блеском.

— Пошла губерния, — удовлетворенно тянет механик и смотрит на часы.— Разрыв между двумя парами ровно тридцать секунд. Я засек, товарищ лейтенант.

— Только так, — подтверждает Хатынцев. —А иначе, какой смысл всем полком лететь? Если б на взлет каждого самолета была затрачена всего лишь минута, то последний — пятидесятый по счету, поднялся бы в воздух через пятьдесят минут после первого. Последний бы поднялся, а первому уже садиться надо — бензин на исходе. Поднять все пятьдесят машин единым духом — в этом и весь смысл боевой подготовки...

Взлетают парами. Быстро все это происходит. Вот уже и наша эскадрилья наготове. Сели с Хатынцевым в машину, закрыли фонари, ждем вызова. Потихоньку работает мотор.

— Сокол-2, на старт! — звучит команда.

— Есть на старт! — чеканит Хатынцев и взмахивает руками. Это жест для механика, чтобы убрали из-под шасси тормозные колодки. — Ну, потопали, — говорит он мне.

— Ни пуха ни пера, товарищ лейтенант.

— К черту...

Выруливаем на старт, дожидаемся отмашки стартера. И вот взлет. Трехчасовое напряжение ожидания взлета сразу сменяется легкой нервозностью. Сердце стучит учащенно, а уши с кошачьей чуткостью вслушиваются в ритм мотора. «Не чихает, случайно? Кажется, нет. Слава аллаху!» Мягкое, желанное спокойствие разливается по всему телу. И радость ощущения самого полета. Сначала я вижу только стабилизатор, покачивающуюся проволоку антенны и белое пятно птичьего помета на киле. «Вот, сволочь, — ругаю птицу. — И когда она успела?» Но вот за стабилизатором, примерно в двух километрах, вижу идут парой «тройка» и «четверка». Они должны нагнать нас и пристроиться справа. Так и есть. Они заходят сбоку, и вот уже я не вижу их, поскольку сижу спиной к носу самолета. Теперь мне уже видна четверка других, следом идущих самолетов.