Валентин Рыбин - Знойная параллель

Утром прыжки с парашютом. Первым поднялся в воздух инструктор парашютной службы. Произвел показательный прыжок, затем, сбросив с плеч ремни, сказал довольно:

— Погодка отличная, прыгать можно!

К «По-2» направились стрелки первой эскадрильи. Во вторую кабину сел Мирошин. Поправил лямки, улыбнулся, подморгнул приятелям, все мол в порядке, не в первый раз. Летчик вырулил машину на старт, стартер дал отмашку, и «кукурузник», пробежав сотню метров, взмыл в небо. Несколько кругов над аэродромом, и вот уже заданная высота. Задрав головы, стоим и ждем, когда выбросится Мирошин. Вот «По-2» встал на нулевую скорость, принял, так сказать, позу для выброса парашютиста. С земли видно, как Мирошин вылез на крыло, сделал два шага вперед, словно оттягивая самое страшное, самое жуткое мгновение — падение в голубую пропасть, затем перевалился на бок и вдруг... Было совершенно непонятно, что произошло. Мирошин повис вниз головой, а «кукурузник» накренился в левую сторону. У нас на всех один бинокль. Мы рвем его друг у друга, подносим к глазам, чтобы побыстрее узнать, что случилось.

На старте взвыла сирена. Не прошло и минуты, как в полную готовность пришли пожарные машины. Из санчасти подкатила машина скорой помощи. Командир полка только было сел в свой «виллис» и уже направился в штаб, но узнав, что произошло ЧП, вернулся на аэродром. Подойдя к рации, «батя» спрашивает:

— Кто пилотирует «По-2», доложите!

— Старший лейтенант Кандауров,— слышится в ответ.— Как быть, товарищ командир? Машину выровнять невозможно, слишком большой крен.

— Спокойно, товарищ Кандауров. Крепче держите штурвал, не дайте свалиться машине. Что со стрелком? Жив? В сознании?

— Так точно, в сознании! Повис вниз головой. Зацепился за трос карабином. Дотянуться ему рукой до троса и отцепиться невозможно. Хватается руками за воздух, а за крыло схватиться никак не может.

«Батя», не снимая наушников, подзывает инструктора парашютной службы.

— Старший лейтенант, берите полотнище, мобилизуйте всех, кто есть на аэродроме. Попробуем поймать парашютиста.—Тут же он кричит по рации:—Кандауров, скажите парашютисту, чтобы достал нож... Примерно на стометровой высоте пусть обрежет ремни. Иного выхода не вижу. Действуйте!

Мы, как угорелые, несемся к посадочному знаку «Т». Это огромное полотнище. И это единственное — во что мы можем поймать бедного Ваньку Мирошина. Между тем «По-2» медленно снижается над аэродромом. Нетрудно догадаться, что произойдет, если стрелок не сможет отцепиться от самолета. Легкий «кукурузник», снизившись, непременно врежется в землю, и вряд ли спасутся от неминуемой гибели люди. Уже подбежав к «Т», мы все, словно по команде, останавливаемся. Чары что-то кричит.

— Смотрите, смотрите!

«По-2» прямо над нами. С земли видно, как Мирошин, раскачиваясь, пытается схватиться за крыло. Ох, как хочется помочь ему, но как? Как?! И мы кричим ему вразнобой:

— Держись! Не падай духом! Главное, спокойствие!

Вряд ли Мирошин нас слышит, поскольку мотор «кукурузника» громко стрекочет. Но мы видим, как Мирошин все настойчивее проявляет жизнеспособность. Вот он словно прилип к крылу, копошится, взбрыкивая ногой, видимо, лезет на плоскость.

— Неужели хочет залезть назад, в кабину? — недоумевает стоящий рядом со мной Костя.

— Нужда заставит — залезешь,— отзывается Чары. Но нет, Мирошин оказался сообразительнее нас. Он подтянулся, схватившись за трос, отцепил карабин и камнем полетел вниз, а на трехсотметровой высоте раскрыл парашют. Прошелестел белый сверкающий купол.

Стрелок, словно на гигантских качелях, закачался из стороны в сторону, с превеликим трудом успел погасить размашистую амплитуду и приземлился на краю аэродрома. Мы ринулись к нему. Две машины — пожарная и скорой помощи — догнали нас и оставили позади. А вот и командирский «виллис» мчится к месту приземления. Целая толпа пожарников и медработников окружила парашютиста: не понять — все ли в порядке? При виде командира полка все расступились. Мирошин стоит бледный, белее стены, а медсестра заставляет его выпить налитый в кружку спирт.

— Пей! — властно приказывает «батя», видя, что в лице парашютиста нет ни кровинки.

Мирошин вздрагивает от знакомого властного голоса и пьет, глупо улыбаясь. Пьет большими глотками.

Случай с Мирошиным вызвал разноречия среди командного состава. «Батя», например, снисходительно посмеивался, а замполит, подполковник Бабаев, говорил о хладнокровии и завидной выдержке стрелка. В целом же в полку несколько дней царила атмосфера настороженности. Было такое ощущение, что вот-вот заговорят о Мирошине где-нибудь в «верхах», и тогда наш штурмовой, гвардейский получит соответствующую оценку. Обстановка разрядилась самым неожиданным образом. Однажды утром, войдя в свой кабинет, полковник Ребров только было взялся за бумаги, как на пороге появился замполит.

— Здравия желаю, Олег Евсеевич. Читали о нашем Мирошине? Вот, полюбуйтесь. Целый очерк.

«Батя» даже не посмотрел, кто автор корреспонденции, пока не прочитал ее от первой до последней строчки. И лишь увидев внизу мою фамилию, потускнел:

— Черт те что,— выругался он удрученно.— Кто уполномочил этого Природина писать в газету?

— Олег Евсеевич, это вы зря,— упрекнул командира Бабаев.— Написано складно. Фальши никакой нет. К тому же, как я заметил, к очерку приложил руку кто-то еще. Тут и цифры точные, и оперативные выкладки. Думаю, прежде чем напечатать очерк, редакция консультировалась... Может быть, даже в дивизии.

— Уму непостижимо, Маха Магомедович, ну какой же это героизм! Стрелок вынужден был спасать себя, вот и спасся! Любой бы на его месте поступил точно так же!

— Вы, Олег Евсеевич, заговорили о вынужденности,— тихонько начал Бабаев.—Но разве не вынужденная обстановка — первое условие для рождения подвига? Давайте не будем уходить далеко, а вспомним, как стали героем вы. Вылетая на боевое задание под Керчью, вы даже и не подозревали, что встретитесь с тремя «мессершмиттами». Вы вынуждены были вступить в неравный бой.

— Ну вот еще, нашел пример,— обиделся «батя».

— Ладно, замнем для ясности,— сказал замполит.— Если хотите, я приведу с десяток примеров, когда люди становились героями благодаря тому, что их вынуждала обстановка!

Спор, наверное, продолжался бы долго, но в это время раздался телефонный звонок. «Батя» поднял трубку и услышал голос командира дивизии: «Поздравляю, Олег Евсеевич! Ишь как твоего питомца отметили! Молодец! Объяви Мирошину от моего имени благодарность. И всему личному составу полка».

— Слушаюсь, товарищ генерал,— растерянно ответил Ребров, положив трубку, покачал головой и виновато улыбнулся.