Валентин Рыбин - Знойная параллель

Все возбуждены, веселы. Только один Аскад не весел. С похмелья голова у него болит, а выпить нечего. Все вчера прикончили. Ходит, как затравленный медведь, вздыхает тяжко.

Ложимся поздно ночью, а он все еще стонет, приговаривает:

— Сколько я зарекался ее не пить... Опять соблазнился. О боже мой, о аллах, хотя бы глоток!

Примерно в час ночи приехал Ковус. Я слышал сквозь сон, как он тихонько разделся и лег. Он же и проснулся самым первым. И нас всех на ноги поднял неистовым криком:

— Куда чернила делись?! Привез целую бутылку, на тумбочку поставил... Теперь бутылка пуста, ни капли нет. Где чернила?!

Ковус выскакивает во двор. Аскад стоит, ухватившись рукой за угол домика. Он орет и стонет, а изо рта его потоками извергаются чернила.

— А, изверг! Налопался! — злорадствует Ковус. — Думал, я тебе водку под нос поставил. Схватил и выпил?! Нет, друг...

— Ой, умираю! — со стоном вопит татарин. — Ой, мамочка!

Я выбежал к ним. Понял, в чем дело, побежал за медсестрой. И сам Аскад, весь залитый чернилами, несется следом за мной и приговаривает:

— Молока надо! Молока!

Подняли медсестру. Открыла она кухню, вынесла в ковше молоко. Выпил и опять...

Думали умрет. Спасали, как могли. Ничего, выдюжил. Только осунулся немного. И ухарства как-то сразу в нем поубавилось.

После этого случая Ковус стал обращаться с ним, как с самым никудышным знакомым. Говорит однажды ему:

— Мне стыдно, Аскад, жить с тобой под одной крышей. Чернила выпил — это ничего. Еще привезу. Но ты знаешь — кто похмеляется чернилами? Это такая категория пьяниц, которая вообще не поддается никакой классификации. Единственное, чем ты можешь оправдаться перед народом, это геройским поступком.

— Каким геройством? — спрашивает уныло Аскад.

— О «восемнадцатом» слышал?

— Ни о каком «восемнадцатом» ничего не знаю, — отвечает Аскад.

— Так вот знай. Рядом с Мирошиным находится экскаватор под номером восемнадцать. С месяц назад мы посадили на него двух младенцев из училища механизации. Они покопались на нем немного и сбежали в Байрам-Али, откуда приехали. Экскаватор уже раскулачили. Нашлись такие. Видимо, наши, но разве узнаешь кто? Придется тебе искать запчасти и самому делать ремонт. Потом будешь все время на нем работать.

Аскад подумал-подумал и согласился. Никто не ожидал от него такого. Думали, оскорбится. А он выслушал и говорит:

— Зачем же доверяете выпускникам технику? Им же стажироваться не меньше года надо, а потом уж на самостоятельную...

— С дипломами ребята были, — оправдывается Ковус. — Думал, мастера, а оказалось — пшик.

— Ковус, — это же единичный случай, — вступил я в разговор.— На молодежь можно положиться.— Я достаю из кармана письмо от Чары. — Вот тут секретарь райкома комсомола советуется с нами: не побывать ли нам в танковой роте? Скоро демобилизация у танкистов, могли бы солдаты помочь...

— Мне об этом Аннаев тоже говорил. Это хороший совет. Надо попробовать, — соглашается Ковус. — И знаешь, где могли бы нам помочь танкисты? На «электричках». Если тридцать человек сагитируем к себе в Кельтебеден, то все одиннадцать экскаваторов переоборудуем на дизельное топливо. Это замечательная идея! — восклицает он.

Он садится за стол, берет лист бумаги, карандаш и начинает прикидывать:

— Моторы снять и отвезти на мехремзавод в Мары — раз. Поставить баки — два. Но во всех случаях потребуется транспорт и много рабочих рук. Понимаешь?

Я не очень-то силен в технике. Копался когда-то в авиационном моторе, что-то помню. Но экскаватор для меня — темный лес. В расчеты Ковуса не вмешиваюсь. Думаю о другом: как увлечь увольняющихся в запас танкистов на стройку канала. Ярко надо преподнести, черт возьми. Здесь ведь, действительно, настоящий полигон жизни. Тут все свои силы, всю свою духовную мощь человек может открыть.

Не заметили, как вошел Аскад.

— Ковус, керкинцы едут, — вывел он нас из задумчивости. — Целая колонна машин. Солярку из Мары везут.

Выходим из домика. Видим, вся низина у колодца заставлена бензовозами. А машины все прибывают и прибывают. Приезжие начинают подниматься к нам. Подходят. Здороваются. Один говорит:

— Когда же вы свою электротехнику уберете с дороги? Скоро уже вода придет, а они стоят на пути. Вода-то уже на Келифе. Правда, в пионерной траншее пока. Но как соединятся участки, так и большую воду пустим. Вы бы позаботились. Да и сам Калижнюк уже беспокоиться начал.

Вот в этот миг и созрело у меня решение: «Поеду завтра же к Чары!»

На этот раз я ехал с Шумовым. В вездеходе. Сто пятьдесят' километров мы одолели за шесть часов. Осмотрели всю трассу от Кельтебедена до Мары. Русло на этом отрезке готово на две трети. Не начаты лишь небольшие участки между Захметом и Мары, так называемая Санджарская степь. Земля здесь возделывалась в древности. Еще и сейчас, если приглядеться как следует, глазу открываются контуры допотопной ирригационной системы. Всюду вокруг мавзолея султана Санд-жара. И судя по всему, это были огромные массивы, ибо прокормить многотысячный старый Мерв могло лишь широко развитое земледелие.

— Ну, здесь, на равнине, наверное, легче будет управляться с работами? — высказываюсь я после продолжительного молчания. Шумов почти всю дорогу слал, и я не тревожил его.

Он приоткрыл глаза, покосился на необъятные просторы и изрек:

— Все так думают. Да ошибаются. Это только сверху благодать. А глубже — галечник, самый гадкий грунт. Расценки ниже, а хлопот много доставит.

Пропылили мимо десятого стройучастка. Вдалеке долго маячил белый домик среди степи и несколько тракторов возле него. Затем джар: над ним вода пройдет в огромном бетонном лотке; миновали строящуюся пристань, пересекли железную дорогу, и вот завиднелась водонапорная башня Мары...

В Кельтебеден я не вернулся. Получил срочное задание написать о работе комсомольцев хлопкоочистительного завода и, что называется, завяз в Мары. К тому же начиналась отчетно-выборная пора: надо было как следует осветить всю комсомольскую работу в области. На канале тоже проходили собрания. Туда наведывались комсомольские и партийные работники, журналисты газет, но мне выехать не удалось. От Чары я узнал, что кельтебеденские коммунисты избрали своим секретарем Ковуса, а комсомольцев возглавила Лида — жена Шумова. Оба взялись за дело, как говорится, засучив рукава. Образовали «комсомольский прожектор», наладили соревнование между экипажами экскаваторщиков и бульдозеристов. И на общем собрании вызвали на соцсоревнование пионерный отряд керкинцев.

Я позвонил в Союз писателей и договорился: приедет целая группа на встречу с танкистами.

В пятницу утром ходим с Чары по перрону. И Ковус с нами. Ждем. И вот подкатывается поезд. Из девятого вагона не спеша выходят писатели. Первым ступает на перрон Берды Кербабаев. Он в сером костюме, без шляпы. За ним — Бердыназар, затем Рябинин и Балашов. Бригада подходящая. Вот только Балашов меня смущает. У него же кроме «Фламинго» ничего нет. Идем навстречу, здороваемся, и я представляю всем Чары и Ковуса.