Валентин Рыбин - Закаспий; Каспий; Ашхабад; Фунтиков; Красноводск; 26 бакинских комиссаров

- Спасибо, - поблагодарил Лесовский, войдя к машинистам и здороваясь с помощником. - Однако, тут у вас жарковато.

- Жар костей не ломит, хотя и дышать трудновато. - Фунтиков ослабил галстук и расстегнул на рубахе верхнюю пуговицу.

- Вы галстук-то снимите, - посоветовал Лесовский. - Зачем он на паровозе.

- Ну, милый друг! Машинист без галстука - не машинист. Профессия наша самая почитаемая ныне. К тому же, как вам известно, встречают по одежде, а у нас, машинистов, сплошные встречи... на каждой новой остановке.

Лесовский не стал возражать, но подумал, что этот красавец знает себе цену и изо всех сил стремится вверх. Макака рассказывал о нем, будто бы Фунт - парень сельский, окончил церковно-приходскую школу. Жил в Саратовской губернии, за сохой ходил, а как перебрался в Асхабад, то стал из кожи лезть, чтобы выглядеть городским. Слесарил в депо, а сроду не скажешь, что слесарь. Всегда одет чистенько, и с начальством вежлив и обходителен. Чистота и опрятность, можно сказать, и помогли ему попасть на курсы поммашинистов. Второй год уже водит паровоз самостоятельно. Вот и Степа Архипов - помощник Фунтикова, тоже пример берет с него... В парке несколько раз Лесовский встречал Фунтикова в бильярдной. Там он - франт, черта-с два подумаешь, что рабочий. Кий берет из пирамиды двумя пальцами, причем, мизинец оттопыривает аристократически в сторону. Поди узнай - кто он! Может, коммерсант французский, может, фабрикант бельгийский, но только не железнодорожник. А какова стать, какова постановка удара!

- Слышал, инженер, как Юнкевнча опозорили? - спросил вдруг Фунтиков. - Говорят, двое эсеров переоделись в полицейских и остановили тарантас Юнкевича на Субботической улице. Твой бывший управляющий был в гостях у графа Доррера, там задержался допоздна, а когда выехал, то «полиция» остановила его коляску. Кучера отправили домой, сказали прийти за своим тарантасом утром в полицейский участок, а Юнкевича раздели.

- Слышал, - Лесовский недовольно отвернулся.

- Глянь, он еще нос воротит! - обиделся Фунтиков. - За него хорошие люди заступились, а он - нос в сторону.

- Да уж такие они, эти господа. - Архипов сердито пошвыривал лопатой уголь в тендере. - Мы за них в огонь и в воду, можно сказать, а они не ценят.

Лесовский повернулся к Архипову, смерил его строгим взглядом:

- Чему тут радоваться, когда за тебя мстит самая отпетая хитровская шпана. У меня такое чувство, будто и меня низвели до хулигана-грабителя эти молодчики.

- Но-но, полегче, парень! - возмутился Фунтиков, не отводя взгляда от железнодорожной колеи. - Причем тут грабеж?! И на хрена Архипову какие-то жалкие шмотки Юнкевича? Боевики решили проучить Юнкевича, заступились за тебя, только и всего. Между прочим, он предупрежден, что если еще хоть раз выкинет подобное, то пришьем его, как суку!

Фунтиков выговорил эти слова, злобно скалясь, словно волк - у Лесовского аж мороз прошел по коже. «Вот оно истинное лицо красавца-машиниста. А галстучек, красивые речи - так, для прикрытия».

- Если хочешь вернуться в земство, хоть завтра иди, - уточнил Архипов. - Юнкевич тебя назад с распростертыми объятиями примет. Он напуган, как серая мышь кошкой, знает - социал-революционеры трепаться не любят. Не таких гробили, а Юнкевич - поросенок с сиськами.

- Ладно, Степа, поменьше болтай, - одернул помощника Фунтиков. - И тебе, инженер, советую держать язык за зубами. То, о чем сегодня услышал, никто другой знать не должен. Засыпешь - найдем под землей и удавим.

- Ну зачем же так жестоко? - усмехнулся Лесовский.

- Все, баста, кончаем трепаться. - Фунтиков потянул за рычаг, и паровоз разразился длинным устрашающим гудком. Впереди, примерно в версте от летучки, переходили железную дорогу верблюды.

В течение дня летучка побывала на станциях Гяуре, Артык и Баба-Дурмаз. Машинисты оставили жителям по одному чану с водой, поскольку тут воды своей вовсе не было, прицепили к поезду пустые чаны. Дальше, на станции Артык, где через селение протекало два ручья, - Артык и Дерегез, Лесовский со слесарями чинил двери на сардобе.

Из поездки он вернулся поздно вечером. Через день отправился вновь, но уже в сторону Красноводска, и опять с Фунтиковым и Архиповым. Машинисты все больше доверяли ему, посвящая в самые сокровенные мысли. Архипов был моложе Фунтикова лет на десять; двадцатисемилетний ухарь откровенно гордился своими обязанностями в организации эсеров. Он числился в группе боевиков, и не одно уже «мокрое дело» было на его совести. Фунтиков, когда сели обедать у ручья на станции, гордо запрокинул голову, начал вспоминать, с пренебрежением относясь к делам сегодняшним:

- Сейчас что... Сейчас в кошки-мышки играем, да шарики по бильярдному столу катаем. Вот в девятьсот пятом были дела! Вспомнить страшно. Бывало, с Васей Шелапутовым выпьем первачка и пошли...

Куда пошли, зачем пошли - об этом ни слова. Только намеками какими-то прояснял он, что участвовал и в ограблении профсоюзной кассы, и в убийстве начальника железной дороги Ульянина, и в генерала Уссаковского, начальника области, стрелял.

Лесовский, слушая его, догадывался, что перед ним, по всей вероятности, глава асхабадских эсеров. Во-первых, по возрасту старше других, и относятся к нему с особым почтением хитровцы - чуть чего, только и слышно: «Фунт идет, короче!» Да и хватка настоящего вожака - этот не пойдет раздевать сам. Достаточно и того, что взглядом поведет, жестом подскажет... А случись беда - он в стороне, не его дело. С первой встречи понял Лесовский, что перед ним рабочий-аристократ, ибо не походил он ничем на деповских парней. Ермолай и Павел Макаровы в подметки ему не годились. Макака - куда еще ни шло. Разговоры у Фунтикова о житье-бытье склонялись к тому, что «буржуев надо давить, а самим обогащаться. Не для того мы ехали сюда из матушки России за две-три тысячи верст, чтобы щи лаптем хлебать! Нам эта земля самим генерал-губернатором жалована. Мы первыми поселились в Асхабаде. Мы - опора железной дороги, на нашей совести и рельсы, и шпалы, и паровозы с вагонами. Мы не позволим, чтобы каждая золотопогонная скотина, чиновничек с петлицами, диктовал свои законы. И вообще - бей своих, чтобы чужие боялись. Делай из себя личность! Личность повелевает толпой!»

После нескольких поездок Фунтиков пригласил Лесовского к себе домой. Впрочем, даже не пригласил, а само собой получилось. Возвращаясь со стороны Мерва, Федор Андрианыч вдруг посреди дороги остановил паровоз: «Степа, дуй и дыней принеси!». Архипов слез с паровоза с мешком, отправился на бахчу. «Ну, а ты что стоишь?!» - упрекнул Фунтиков Лесовского, увидев его на подножке ближнего к паровозу вагона: «Бери мешок!» Лесовский не подчинился - стыдно стало красть чужое. Тогда машинист побежал на бахчу сам. А когда прибыли в Асхабад, процедил сквозь зубы: «Надеюсь, господин инженер, хоть поможешь дыньки до дому дотащить!» Лесовский согласился, и таким образом оказался в гостях.